Янкель сочувственно вздохнул:
— А у меня там осталась мама. Я не знаю ничего о ее судьбе. Вы не могли бы мне помочь… советом?
— Мы пришли в ресторан не для того, чтобы давать советы, — нахмурился гость. — А вы, молодой человек, здесь не для того, чтобы их спрашивать. Ваше дело — обслуживать. Быстро и… молча.
Увидев проходящего хозяина ресторана, гость с побагровевшим лицом поманил его пальцем:
— Замените кельнера. Мы предпочитаем, чтоб нас обслуживал человек одного с нами, христианского, вероисповедания. А этого клоуна уберите. Меня раздражают побрякушки на его груди, которые он, не сомневаюсь, приобрел на блошином рынке.
Янкель, наливавший из графина воду в бокал, подошел с полным бокалом к господину с моноклем.
— Если вам трудно поверить, что еврей был на войне, — тяжело дыша произнес он, — то этот мой поступок, возможно, убедит вас.
Левой рукой он вырвал монокль из-под его брови, правой плеснул содержимое бокала в багровое лицо.
Поставив бокал на место, Янкель в присутствии всех гостей снял с себя официантскую курточку и стал по одному отвинчивать с нее ордена и медали, приговаривая при этом:
— Вам повезло: я хоть и прошел четыре года войны, но бить людей так и не научился. Даже таких… свиноподобных.
— Жак! Вы уволены! — взвизгнул хозяин ресторана. Янкель обернулся к нему:
— А вам на прощанье я бы с наслаждением тоже плюнул в лицо, но… у меня от волнения пересохло во рту… Не взыщите.
Он швырнул хозяину кургузую лакейскую курточку.
Маленькое кафе, освещенное свечами.
Грязный оборванец дрожащей рукой поставил на стойку пустую рюмку. Кельнер в клеенчатом фартуке смерил его презрительным взглядом:
— Франк и пятнадцать сантимов.
Оборванец роется в карманах. По одной достает, нашарив, мелкие монеты и раскладывает на мокрой стойке. В очередной заход он достает из кармана пригоршню медалей и орденов и, высыпав их на стойку, роется среди них в поисках лишней монеты. У оборванца небритое, обросшее черной щетиной лицо. Не так легко узнать Янкеля.
Ночь. Вдоль улицы мигают разноцветные неоновые огни. Лишь изредка проедет автомобиль.
На тротуаре, на железных решетках метро, откуда идет снизу теплый воздух, в самых живописных позах расположились трое бродяг — парижские клошары, которым улица служит домом, а решетки метро — кроватью. На асфальте валяются пустые бутылки из-под вина. Один из клошаров — Янкель.
— Когда я был совсем маленьким, моя мама каждую ночь пела мне колыбельную песню.
— Врешь ты все! — рассмеялся улегшийся слева от него бородатый клошар.
— Ты столько говоришь о своей маме, что я уверен — у тебя ее никогда не было.