Тогда Фома, терпеливо вздохнув, сказал ей:
— Пидемо, доню, до колодца. И я тоби покажу, як быть невидимым. Бери вёдра.
И, взяв коромысло, вышел из хаты.
Прасковья, бренча вёдрами, вприпрыжку помчалась вперёд него к колодцу. Она знала, где на дороге крутой спуск и где камушек торчит, потому бежала смело. Но вот она услышала, как навстречу скрипит что-то. Судя по звуку и размеру движущегося навстречу ей пятна, это вёз сено на ручной тележке батькин кум Ермолай. Он сегодня на кордоне дежурным, а его сын, на единственном их верховом коне, был в дозоре.
— Здоровьичка вам, дядько Ермолай, — сказала Прасковья. Вернее — мальчик Проня с привычной всем повязкой на глазах. — А мы тут с батей…
— Здорово, Пронька! Ты кажи свому батьке, шоб вин до мэнэ зайшов. Дило е, — чуть приостановившись, приказал ей Ермолай.
И заскрипел, помчав свою тележку дальше. Про то, какое у них дело, Прасковья и так знала — выпить горилки да за баталии вспомнить. А вот почему он сам ему этого не сказал?
— А, так вин вот он… — растерялась Прасковья.
Но, оглянувшись, никого сзади не увидела. То есть — не почувствовала даже своим третьим глазом. Да и никакого пятна, какие от людей бывают, позади не было. Но почему ж тогда дух от ядрёной батькиной махорки так хорошо слышен?
«А, так вон оно что! — подумала она. — Он шёл-шёл, а потом назад вернулся. Мабуть, забыл шо-то. Хотя нет — коромысло ж вин взял», растерялась Прасковья.
И вдруг она сообразила, в чём дело — он же стал невидимкой!
— Батько! — крикнула она. — Я знаю, шо вы тут! Махрой от вас наносит!
И, шагнув в нужном направлении, уткнулась носом в его бок.
— Вот ведь глазастая! — рассмеявшись и вновь откуда-то появившись пятном, будто из воздуха, сказал Фома. — Сколько разив зарекался — бросить цэ погано курево! Хотел даже на побывке не баловаться! Но в рейдах и засаде я — ни-ни, ни цыгарки! Там усим казакам смалить курево запрещено. Дым та огонёк любую засаду спалят. А щё — хруст веток под ногами и шуршание травы. Ходи как кот, доню. Он идёт — ни едины травинка не шелохнётся. И обувь подходящую обувай — без каблуков.
И что-то ещё рассказывая, направился к колодцу, Прасковья, внимательно слушая — за ним побежала.
Прасковья всё запоминала, что батько рассказывал. Много потом на практике проверяла. И вскоре научилась и этой уловке — быть невидимой и неслышимой. А чтобы проверить, что всё получилось — во двор к соседу Ермолаю пробралась, когда он там под навесом с сыном ужинал. А они её даже и не заметили. И ещё — по улицам ходила так, что ни одна собака её не почувствовала, не то, что люди. Благо — к куреву тяги она не имела и махрой от неё не наносило. А чтобы в очи никому не смотреть, так это самое лёгкое — повязка у неё всегда на глазах.