— Абсолютная приватность личной жизни. К тому же толстые стены с минимумом окон защищают и от зноя, и уличного шума.
Женщина замедлила шаг.
— А как всё устроено? Внутри?
— Приятный микроклимат. Арабское патио — с мраморным фонтаном, пальмами.
— А комнаты?
— Они располагаются по периметру внутреннего дворика и имеют свой выход — или непосредственно в патио, или на галерею, которая тянется вдоль второго этажа.
Внезапно женщина подняла указательный пальчик.
— Тихо!
— Что такое?
— Слышишь?
Пара замерла.
И действительно спустя некоторое время бриз донёс вкрадчивый женский голос.
— Поют! — определил мужчина.
— Кажется, по-русски.
Мужчина недоверчиво повёл гладко выбритым раздвоенным подбородком.
А из-за высоких стен донеслось:
— Летят утки, летят утки!
И тут вступил второй голос, более мощный:
Мужчина повернулся к спутнице.
— Откуда здесь…?
Женщина нетерпеливо приложила палец к губам. Мужчина застыл. А невидимый дуэт с пронзительной тоской продолжал выводить:
— Ох, кого люблю — не дождуся
Мил уехал за Воронеж,
Ох, теперь его не воротишь,
Ох, как трудно расстаются,
Ох, глазки смотрят — слёзы льются…
Песня оборвалась также неожиданно, как возникла.
Слушатели обмениваются улыбками. Мужчина обнимает спутницу за плечи, и они продолжают путь, дивясь нежданной-негаданной встрече с родиной, которую оставили много лет назад и о которой в суете эмигрантской жизни вспоминали редко.
ОТЕЛЬ «ПАРАДИЗ»
Помпезное здание лобби светилось, словно аванпост осаждённой крепости. По-стариковски неуклюже выйдя из такси, мужчины потащились к нему, оставляя позади главную улицу города.
— А теперь расскажи, как всё было на самом деле! — потребовал Садовой.
— Она всё время всё забывает, и я…
Владимир Николаевич кивнул, припомнив арабскую присказку: «Спросили мула: „Кто твой отец? — „Конь — мой дядя“. — последовал ответ“».
А Белозерцев засуетился:
— Костик! Один в номере.
Друзья прибавили шагу.
Белозерцев попал в замочную скважину со второй попытки. Не снимая обуви, двинул в спальню. Садовой последовал его примеру.
Обе кровати — пусты. Одна заправлена. С другой свисает покрывало. На нём — плоская морская раковина. Костя нашёл. Арабы вешали её новорождённым на шею. Как амулет. Так пояснил профессор-арабист.
— Костик!
Садовой предоставляет другу возможность убедиться: внука в спальнях нет. Сам же заглядывает в ванную и в туалет.
— Сынок! — раскатисто проносится по номеру.
В пароксизме отчаяния дед распахивает гардероб. Пусто! Не глядя друг на друга, они бросаются из номера. Входная дверь в нерешительности качается на петлях, когда Садовой поднимает указательный палец, призывая к тишине.