При мне, в прошлой жизни, такого не было и ведьмы совсем не являлись грозной силой как сейчас. Тогда даже, если точнее, ведьм-суккубов, получивших возможность к колдовству прямого действия, вообще в природе не было. Ну или были, но я о них не знал, потому что возрождение культа Астарты только начиналась.
Юная ведьмочка, кстати, заметила мой пристальный взгляд и явно удивилась. Причем удивление ее было весьма красноречиво – я понял, что видимый мною амулет в общем-то предполагается быть сокрытым от чужих взглядов. Как амулет Филиппы, который я не видел до того момента как она его не сняла.
Этот же я вижу. Странно, очень странно.
В этот момент я невольно сравнил облик подходящей к камере баронессы и пленницы. У Филиппы внешность человеческая, с явно-выраженной и проглядывающей сейчас демонической сущностью – что создает ее ауру вызывающей, сексуальной привлекательности. У юной ведьмы в камере – внешность откровенно демоническая, но с явно-проглядывающей человеческой сущностью. Создается впечатление, что у этой демонессы бабушка или дедушка – из людей, причем из людей с крайне сильной кровью. Вот только как такое возможно?
Нет, конечно существуют демоны, в которых после кровосмешения человеческая сущность превалирует над демонической, но такие сейчас в Легионе Хищников, или в статусе изгоя для остальных сущностей Инферно. У этой же пленницы амулет Астарты – богини, почитаемых сейчас только разумными демонами Инферно, так что ведьмочка просто не может быть ни из Легиона Хищников, ни изгоем.
– О, дядь, привет. Тебя уже выпустили? – вдруг хмыкнула юная демонесса, обращаясь к только что подошедшему ментату.
Голос у нее тоже оказался больше человеческий. Нет, конечно я чувствую, как он ласкает слух и едва заметно воздействует на разум, но в нем отсутствуют шепчущие и чуждые людям демонические нотки.
– А если будешь дерзить, пигалица, останешься здесь, – рассудительно произнес Гомер.
– А если я буду с вами тут вежливо расшаркиваться, вы меня выпустите, ага, – фыркнула ведьмочка.
– Ну ее же он выпустил, – все также рассудительно произнес Гомер, дернув подбородком в сторону Фили. Баронесса, кстати, весьма сильно расстроилась от этого его «выпустил» – ей сильно не понравилось постановка с демонессой в один оценочный ряд. Но срывать раздражение на ментата Филиппа не стала. Баронесса далеко не дура – и понимает, что срывать раздражение на ментата такой силы как Гомер не является умным поступком.
– Прости, моя дорогая, не хотел тебя обидеть, – вдруг негромко произнес Гомер, который тоже почувствовал эмоции Филиппы. – Он разве тебя ниоткуда не выпускал, ты сама к нему пришла?