— Митенька!..
Она повернулась и отшагнула, закраснев от сильного волнения. Потупилась, но сразу снова вскинула на него очи, полные смятения. Уронила с головы на спину платок, распушив светлые волосы.
Колмогорский служилец Митрий Хабаров залюбовался ею, ненастырно протягивая к девице руки.
— Покрасовела еще боле, Алена Акинфиевна. Знал бы, когда впервой тебя увидел, что в такую ненаглядень вырастешь, тогда б еще тебя в жены выпросил.
— Что ж потом не выпросил, о прошлом лете? — дыша всей грудью, молвила она.
— Поздно. Не по нраву я стал твоему родителю, воинскому голове Истратову.
Хоть и не сводил с нее прямого взгляда, Алене почудилась в его словах заминка — будто и правду сказал, да не совсем.
— А нонече мне батюшка с матушкой велят замуж идти, — с неожиданной для самой себя покорностью сказала она. Будто смирилась?
Но жадно смотрела на него — дрогнет ли хоть что-то в лице? Не дрогнуло. Напротив, точно расслабилось в нем что-то. Оглядел ее снова всю целиком и остался равнодушен. Поскучнел будто бы.
— Ну и иди, — прозвучало жестко.
— Да ведь как тебя забуду? — вскрикнула, чуть не плача.
— Забудешь, как всякая баба.
Алена замотала головой, брызнув слезами, и бросилась ему на грудь. Едва доставая макушкой до верхней петлицы кафтана, затормошила:
— А ты, Митенька, увези меня увозом! Свадьбу-то скоро готовят, на после Петропавлова дня. Батюшка с караульным отрядом опять скоро в Пустозерск идет на полгода, и допрежь того меня под венец поставить хочет. А увезешь — попа сыщешь сговорчива, обвенчаемся, в ноги кинемся батюшке с матушкой — простят!..
Не отстраняя ее, но и не беря в руки, Хабаров охладил девичью страсть словно пригоршней льда:
— В поход опять иду. Новую рать собираю на Каянь. Не до тебя, Алена Акинфиевна, станет теперь.
В ответ она с жаром принялась топить его лед:
— Спрячешь меня до времени, пока вернешься, а я ждать буду!
— Да ведь негде. Не здесь же тебе избушку поставить, — усмехнулся служилец. — Не к самоединам в вежу тебя запихнуть. Не в корельских болотах утаить.
— А в Кандалакше-то, бают, двор себе поставил? — из последних сил надеялась она, рабски заглядывая ему в глаза.
— Прознали уже, — с новой усмешкой качнул головой Хабаров. — Ты, Алена Акинфиевна, как считаешь — отец твой про тот мой двор перво-наперво не подумает? Налетит, пока меня и моих людей не будет, тебя в охапку, а двор, чего доброго, пожжет от обиды.
Девица утерла кулаком слезы, рывком отстранилась.
— Да что ж я. Навязываюсь, ровно холопья дочь, без стыда. Будто соромная девка. — Она гордо вздела голову. — Видно, не люба тебе стала...