— Уж нешто тебе жених так противен? — удивлялся ватажный атаман.
— Век бы не видать его!..
— Кто ж таков?
— Государева тиуна Палицына сын, Афанасий Иваныч.
— Вот чудеса... — закаменев внутренне и наружно, глухо вымолвил Хабаров.
— Зимой с Москвы гонцом от великого князя прискакивал, привозил грамоты тиуну. Тогда и положил на меня глаз. Теперь сызнова примчал, жениться. Заберет меня отсюда навеки... и уж не видеть мне тебя боле, Митрий Данилович. А помнить буду.
Она отступила еще на шаг и поклонилась большим обычаем, глубоко в пояс. Покрыла платком голову.
— Постой, Алена Акинфиевна. — Служилец был удручен и нахмуренно изумлен, почти растерян. — Я же его, Афоньку этого, пятилетним глуздырем помню... В доме Палицына в Москве жил тогда... родней дальней... И он — тебя...
Боярышня невесело усмехнулась.
— Теперь-то он не глуздырь, а дюж молодец. Брови соболины, взор орлиной, ростом мало тебе уступит. И богат, и при государевом дворе служит...
— Ну что ж. — Хабаров справился с собой, повел плечами, будто сбросил что тяжелое. — Попрощаемся, Алена Акинфиевна.
Мягко шагнул к ней и взял обеими руками за голову, поднял лицо. Наклонился к губам. Целуя долго-долго, стянул с нее платок, запустил пальцы в заплетенные волосы, разворошил.
— Сладко-то как... — Алена едва сумела оторваться и замерла с зажмуренными глазами. — Ажно голову повело...
Вдруг прямо над ними взрезало тишину ельника. С тяжелым хлопаньем пронеслось что-то черное и в вышине заграяло мерзким вороньим голосом.
Вскрикнувшую Алену от внезапной жути бросило и тесно прижало к Хабарову. Он подхватил ее на руки, легко поднял и понес. Ей было все равно — куда и зачем, только хотелось, чтобы мгновенья эти никогда не закончились. Чтобы так всю жизнь и прожить, и умереть — уткнувшись лицом ему в грудь, доверчиво отдав ему душу...
Он сорвал с себя епанчу из нерпичьей кожи и бросил на мох под елями. Незаметно, будто сами собой расстегнулись пуговицы девичьей однорядки и петлицы его кафтана.
В безмолвии заповедного ельника было слышно лишь громкое, прерывистое дыхание.
Алена тихо вскрикнула и быстро, часто задышала открытым ртом. Глаза распахнулись широко, одновременно жалобно и удивленно...
— Теперь ты знаешь, что делать?
Так спросил, будто бы ничего и не случилось — ровно, отстраненно.
Алена лежала полубоком, почти на животе, Спрятав лицо в плаще. Молча мотнула растрепанной головой. Он не продолжил, и она спросила:
— Что теперь будет, Митенька?
Хабаров, неподвижно лежавший рядом, откинув на мох правую руку, медленно заговорил:
— Пойди к отцу и проси, чтоб позвали бабу из тех, которые тебя сватали. Пусть проверит, цел ли товар...