Вновь вспомним о нелепом засекречивании всего, чего можно и нельзя! Одной из самых нелепых ошибок высшего советского руководства в этом плане было тотальное засекречивание афганских событий. Шла война (по счастью, не такая кровопролитная, как Великая Отечественная), были подвиги, были герои, были погибшие — но страна должна была делать вид, что никто этого не знает. Что якобы звание Героя могут присвоить за отличие на обыкновенных учениях, а на похоронах одноклассника никто не догадывается, откуда пришёл солдатский «цинк»… Получалось, что воины были вынуждены скрывать свои подвиги, словно это было нечто постыдное.
И вот в какой ситуации оказался Рустамходжи Турдихужаевич:
«В то время мы в Комитете госбезопасности Узбекистана готовили спецрезерв для Афганистана. Одну группу подготовили, а вторую группу — это, конечно, для нас было потрясение! — принимал сам начальник Управления „С“.
И вот идут заключительные учения… Вечер, сидим, ужинаем, Юрий Иванович смотрит на меня и говорит, называя меня по фамилии: „Ну что, узнаёте меня?“ А я так понимаю, что это провокация! Его лысую голову да не узнать?! Он же на века в память впечатался! „Нет, — говорю, — я вас вообще никогда не видел!“ Он немножко удивился: „Ну хорошо! У вас есть орден Ленина?“ — „Так точно, есть, Юрий Иванович!“ — „За что получили?“ — „За учения!“ Смотрю, начинает раздражаться: „Вы меня помните в Афганистане?“ — „Я не был в Афганистане, Юрий Иванович! Сколько прошусь — меня не отправляют. Говорят, у тебя есть награды, с тебя достаточно!“ Сам понимаю, что несу ахинею, а боюсь, что он меня проверяет. Всё-таки — начальник управления! Он начинает закипать, трёт лысину: „Ещё раз спрашиваю: вы Афганистан помните?! Дворец помните?! Тадж-бек помните?!“ Я говорю: „Вы издеваетесь? Да не был я там никогда! Вообще не знаю — ни дворца, ничего!“ Он уже вскочил: „Что за цирк?! Вы что, и мне не можете признаться? Я же ваш начальник!“ Я понял, что деваться некуда — надо сдаваться. Говорю: „Конечно, я вас знаю, я помню, как вы мне руку пожали… Но что делать, если нас под страхом смерти держат?! Я вам сейчас сказал — а теперь меня из органов уволят!“ — „За что?!“ — „За разглашение государственной тайны! У меня подписка!“ — „Хорошо, решим!“
Точно так же я до конца стоял и с той группой, где у нас были уйгуры и китайцы, за что оказался тут в опале. Он сказал: „Держитесь!“ — и спросил, не хочу ли я перейти в Москву.
А через десять дней — он был человек слова, великий человек! — меня вызывают, и так я, с лёгкой руки Дроздова, попал в Первый главк, оказался в подчинении Эвальда Григорьевича, старлеем — на подполковничьей должности».