Но вместе с тем Третьяков мог выслушать совет и последовать ему, если этот совет был не раздраженной отповедью сектанта, а обоснованным мнением искренне взволнованного человека. Такова история с приобретением картины Ге «Что есть истина?».
Третьяков не был почитателем искусства Ге и не купил эту поистине замечательную вещь, полную драматизма, психологической насыщенности, необычно трактующую евангельскую историю. Третьякову написал письмо Лев Толстой.
В очень спокойном тоне, убедительно Толстой изложил Третьякову свой взгляд на эту вещь, на ее значение и место в русском искусстве.
Ге – очень большой художник, и «Что есть истина?» хоть и не наделена чисто живописными достоинствами, настолько глубоко раскрывает психологию изображенных на ней людей, настолько остро передает драматизм ситуации, и притом с предельным лаконизмом для такой сложной темы, что ее нельзя не признать выдающимся творением.
И Третьяков, вняв совету Толстого, купил картину.
Серов, Остроухов, Боткина знали обо всех таких случаях, которых немало было за многолетнюю деятельность Третьякова, и безусловно правы были, считая традицией галереи широту взгляда на искусство и терпимость. Они считали, что каждая талантливая картина достойна быть в галерее, но преимущество, конечно, должны иметь не отживающие, а нарождающиеся таланты и направления, тем более что в завещании, по которому Третьяков оставлял деньги на дальнейшие приобретения в галерею, было сказано, что приобретения эти должны отражать «поступательное движение русского искусства».
Если бы все зависело только от Серова, Остроухова и Боткиной, дела шли бы отлично. Но в Совете был еще один член – гласный думы Иван Евмениевич Цветков.
Цветков был настоящим олицетворением косности. Гнуснее противника Серову и Остроухову трудно было придумать.
Все новые направления в искусстве он, как это и полагается, считал сплошь «декадентскими» и называл «исчадиями адовыми». Он даже умудрился заказать себе при жизни надгробный памятник по проекту Васнецова, «чтобы, изволите ли видеть, не вздумали еще декадентского соорудить».
Став членом Совета, Цветков делал все, что мог, чтобы в галерею попадали картины, соответствующие его вкусу. Разумеется, ему это не удавалось – он был один против троих, но за его спиной стояли многие: наиболее реакционные гласные думы, профессора Академии художеств, даже некоторые художники. Он сумел перетянуть на свою сторону вдову Третьякова – Веру Николаевну. Ну где же ей, старушке, было понять новую живопись, когда ее и многие молодые не сразу понимали. И она твердила вслед за Цветковым: «Чтобы все было как при Павле Михайловиче».