Портрет был заказан Серову в самом начале года, вскоре после приезда его из Петербурга. Заказ был сделан московским Литературно-художественным кружком. Кружок этот был организован в конце XIX века артистом Малого театра Сумбатовым-Южиным и поэтом Валерием Брюсовым. Заказ Серову передал Остроухов. Он же добился у Ермоловой согласия позировать. Актриса не любила, как она выражалась, «выставлять себя напоказ», не любила позировать ни художникам, ни фотографам. Но она не могла отказать кружку близких ей людей, группировавшихся главным образом вокруг Малого театра.
Серов понимал ответственность стоящей перед ним задачи. Портрет Ермоловой не был ординарным заказом. Слишком велико было значение гениальной актрисы в духовной жизни страны. «Мария Николаевна Ермолова – это целая эпоха для русского театра, – писал Станиславский, – а для нашего поколения – это символ женственности, красоты, силы, пафоса, искренней простоты и скромности».
T. Л. Щепкина-Куперник считает, что во времена ее молодости «два гениальных дарования были в России: Лев Толстой и Мария Ермолова».
Артист и драматург Сумбатов-Южин, художник Головин, десятки известных людей, современников великой актрисы, артистов, писателей, художников сказали о ней полные восторга слова в своих статьях, мемуарах, речах и письмах. Их можно приводить на множестве страниц, потому что своим искусством она затронула сердца людей самых различных вкусов и художественных направлений.
Но что больше всего привлекало к ней современников, это ее страстная проповедь любви к свободе и борьбы за свободу и справедливость, проповедь, звучащая почти в каждой ее роли, начиная от первой, в которой она прославилась, – роли Лауренсии из «Фуэнте Овехуна» Лопе де Вега.
Серов не раз бывал восторженным зрителем спектаклей, в которых играла Ермолова, и он, трезвый реалист, человек больше мозга, чем эмоций, неизменно зажигался тем романтическим огнем, которым артистка воспламеняла весь зал.
Игра Ермоловой действовала неотразимо, и не было человека, который не поддался бы ее влиянию. Даже на артистов, игравших с ней на сцене, переживания Ермоловой в ее ролях действовали сильнее, чем их собственные[65].
Это было счастливым совпадением, что Серову пришлось писать портрет Ермоловой в 1905 году, когда чувства, возбуждаемые ее игрой, находили совершенно особенный отклик у зрителей и были еще более близки ему, чем прежде[66].
В тот год, 30 января, был юбилей артистки. Прошло тридцать пять лет со дня, когда совсем еще девочка Маша Ермолова впервые вышла на сцену.