Это были лучшие месяцы его преподавательской деятельности: только работа, и никаких казенных правил. Здесь у него всегда было отличное настроение.
Революция, однако, шла на убыль и потом сменилась годами реакция, и в том обществе, где бывал Серов, скоро совсем забылись события этого грозного года. Очень многими, но не им.
Очень многие забыли со временем и Кровавое воскресенье, и расстрелы, и тюрьмы. Забыли и друзья Серова…
Через несколько лет Дягилев передал Серову предложение написать новый портрет царя.
Серов ответил телеграммой: «В этом доме я больше не работаю».
Вернемся немного назад и начнем эту главу с тех же дней, с которых началась предыдущая.
1905 год. Январь. Петербург…
Но действие этой главы начинается не на Васильевском острове, не в здании Академии художеств, и здесь не будут слышны выстрелы…
В январе 1905 года в Таврическом дворце открылась Историческая выставка русского портрета – новый плод деятельности неугомонного Сергея Павловича Дягилева.
Выставка была его апофеозом, ничего равного ей он еще не создавал. Дягилев потратил на ее организацию весь 1904 год.
Занимаясь в былые годы исследованием живописи XVIII века, Дягилев составил длинный список дворянских имений, церквей, дворцов, воспитательных домов, где находились или могли находиться картины старых мастеров, а потом ездил, уговаривал владельцев, просил, объяснял, доказывал…
Пожалуй, он мог бы написать вторые «Мертвые души», если бы задался такой целью этот бескорыстный Чичиков, Чичиков-наоборот, собиратель вечно живого у мертвых, ибо поистине мертвецами казались многие из тех людей, с которыми пришлось ему иметь дело[77].
К концу 1904 года в руках Дягилева оказалось свыше шести тысяч портретов. Ему удалось получить не зал уже, а построенный еще в екатерининские времена Таврический дворец.
Открывшаяся в январе 1905 года таврическая выставка стала событием первостепенным в художественной жизни России. Для художников она была откровением. Их воспоминания и письма оставили свидетельства восхищения и восторга перед выставкой и благодарности ее устроителю. Многие выражали желание сделать выставку постоянным музеем русской портретной живописи.
Целые дни проводили художники в Таврическом дворце, смотрели, любовались, делали открытия и учились. Но ни для кого, пожалуй, выставка не имела такого значения, как для Серова, ни на чье искусство не оказала она в дальнейшем такого влияния.
XVIII век поразил его. Он знал, конечно, как хороши были старые мастера, но этот шквал великолепия просто потряс его.
Казалось, что-то упущено в жизни, и это упущенное надо наверстать, надо научиться писать так, как писали художники сто, полтораста лет назад.