. Ну конечно, они оба работают, и царь и мужик, но царь вечером отправится на ассамблею к светлейшему князю Меншикову или в загородный дворец Монплезир, а мужик – в сырой и вшивый барак.
Оба они строят новую столицу. Названа она будет в честь царского святого Санктпитербургом, и царь будет в ней править, а мужик – лежать на погосте; кресты его видны на горизонте. Да и гробы впрок изготовлены, вот они – по другую сторону дороги. И около одного из них… Ну конечно, кто-то чем-то покрыт, только ноги в лаптях видны. Нет, это не пьяный, очень уж ровно и чинно лежит он на спине.
Да, суровый царь, ужасный век.
Образ Петра был раздвоен в сознании Серова, как был раздвоен он некогда в сознании Пушкина. Отношение Серова к Петру действительно сродни отношению к Петру Пушкина, но не того, который писал «Полтаву», а потом панегирик Петербургу, а Пушкина, который после бесед с Мицкевичем хотя и сохранил вступление к «Медному всаднику», но и написал страшный обвинительный акт против бесчеловечности Петра.
Отношение Серова к Петру складывалось под впечатлением лекций Ключевского, и он не мог не прийти к тем же взглядам, что и Пушкин. Действительно, стоит сравнить образ Петра, созданный Пушкиным, с тем, что говорил о Петре Ключевский и под его влиянием – образно – Серов и что он выразил в своих картинах, чтобы прийти к мысли об этой родственности. Серов знал, что Петр – «страшный царь», но то ли инерция традиции, то ли условия заказа не позволили ему до конца воплотить это в «Петре I на постройке Петербурга», создать цельный образ, живший в его сознании. Лишь спустя четыре года в «Петре I на работах» мысль пришла в соответствие с образом. Петр-зверь и Петр-строитель органически слились в одном лице. В одной и той же картине этот вечно спешащий куда-то человек и его свирепое лицо, палка, которая помогает ему ходить и которой он грозит забитому мужичонке, и кресты, кресты… Кресты, выросшие на этом пустыре по вине «того, чьей волей роковой над морем город основался».
Серов, как и Пушкин, приходит к мысли, мысли гуманиста, что счастье каждого человека – это и есть высшая цель, это есть действительное благополучие всего общества, всей страны. Это та же мысль, которую предельно точно выразил другой великий гуманист – Гёте:
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел…
Действительно, какое дело пушкинскому Евгению, потерявшему невесту, потерявшему все, что было ему дорого в жизни, до того, что его окружают великолепные дворцы, ему не принадлежащие, что он наблюдает ужасное наводнение, сидя верхом на льве, сделанном из драгоценного каррарского мрамора…