Впрочем, предоставим слово самому Серову: «Как-то зашел у нас с Ниной разговор о лошадях, и я со своим фамильярным тоном указал на одну характерную вещь во французских тяжеловозах и прибавил: „Ну вот, учи вас тут“, – а она: „Ну уж насчет лошадей меня ты не учи“, – а, каково? А мой престиж лошадиный? Я вызвал ее на дуэль – а именно послезавтра мы должны в присутствии Ивана Семеновича – судьи – нарисовать группу здешних лошадей – готовлюсь… Да-да, авторитет наш пал».
Сколько теплоты и сколько мягкого юмора в этом отрывочке! На Серова словно пахнуло чем-то далеким-далеким. Тем временем, когда в Абрамцеве он устраивал соревнования, вот такие же, как теперь с Ниночкой. И это было двадцать пять лет тому назад, в начале жизни. А сейчас… Сейчас кажется, жить осталось не так уж много. Эта мысль гнетет его уже шесть лет – после операции. Но он гонит ее, и здесь, в Париже, это удается.
Бодрый, веселый идет он на соревнование, рисует лошадей, и Иван Семенович, сам блестящий анималист[91], объявляет, что победил Серов. Победитель великодушно дарит побежденной свой рисунок. А потом долгое время терзается из-за своей победы, потому что Ниночка своим поражением всерьез огорчена.
Ездил Серов ненадолго в Нормандию. Там, на вилле Сант-Берк, лечился от костного туберкулеза его младший сын Антоша.
Изредка бывал у Львовых, Маши и ее мужа Соломона Константиновича. Там беда. Болен их младший сын – Жакот. У бедняги начались припадки эпилепсии, и родители в отчаянии. Да и сама Маша прихварывает. Серов тяжело переживал горе Маши – ведь она его «первая любовь» среди сестер, с ее именем связан его первый успех.
А потом и еще неприятность. Пришел Николай Павлович Ульянов и объявил, что его высылают из Парижа. И не только из Парижа, вообще из Франции.
– Как так? Почему?
Ульянов рассказал, что он еще с 1905 года взят под надзор. Тогда ему сказали, что ищут «знаменитого революционера Ульянова». Ни Серов, ни Ульянов ничего не знали о знаменитом революционере, однофамильце Николая Павловича. Обидно только, что у российской полиции оказались более длинные руки, чем это думалось, и надо уезжать, а у Ульянова и его жены нет даже денег на дорогу. Деньги дал Серов. На прощание он сказал:
– Что делать! Гонят отсюда, гонят оттуда… Куда деваться? А все-таки от Москвы не уйдешь – не уедешь. Скоро и я двинусь туда же! – В конце года Серов был уже в Москве.
Он ехал домой с раздвоенным чувством. Хотелось увидеть семью. Обнять жену. Поглядеть, как дети. Старшие – Оля, Саша – совсем уже взрослые люди… А недавно появилось еще одно крохотное существо, еще одна дочь – Наташечка, как он ее называет. К ней – необыкновенная нежность, какой, кажется, не было ни к кому из детей. За время его отсутствия Наташечка стала болтать. Он позволяет себе с ней то, чего не позволял со старшими. Он просит няню приносить ее утром к нему в постель и барахтается с ней.