А ими полны альбомы и альбомчики. Просто диву даешься, рассматривая их: едва намечен затылок, а перед вами уже живой человек, чуть тронут высунувшийся нос, а вы угадываете его обладателя, из-за спины соседа видна чья-то приподнятая бровь, а вы узнаете не только кому она принадлежит, но и каково не видное вам выражение лица. В этих альбомных зарисовках, более чем в других работах Серова, познается изумительное мастерство художника».
Так что Ефимов не зря опасался, что кто-нибудь поднимет рисунки Серова. И как знать, не хранятся ли еще и сейчас в каких-нибудь папках смятые когда-то и потом разглаженные листы пергамента из серовского альбома?..
Потому что те, кто видел, как он рисовал, не могли не оценить его искусство.
Лев Львович Толстой, сын писателя, повстречался как-то с Серовым в другой студии, подобной Колоросси, – академии Жюльена – и наблюдал, как тот работает.
«Серов пришел порисовать вместе со скульптором Стеллецким. Усевшись в уголку, он делал наброски. Надо было видеть, с каким вдохновением и мастерством Валентин Александрович большими, твердыми штрихами заставлял жить на страницах своего альбома натуру. Долго смотрел он на нее, прежде чем рисовать, потом несколькими удачными линиями рисовал. Иногда он быстро перевертывал страницу и начинал сначала. Значит, рисунок не удался. Но когда он удавался, он уже больше не трогал его и, сидя без дела, дожидался новой позы. В минуту перерыва я просил Валентина Александровича показать мне свои наброски, и мое впечатление от них было такое, что вряд ли в России есть второй такой рисовальщик, как Серов. Его наброски по силе не уступали Родену, по правдивости и изяществу – превосходили его».
У себя в гостинице, на набережной Вольтера, он пишет вид на Лувр, открывающийся из окна. Потом переселяется в заброшенное аббатство, где сдавались внаем кельи и церковь.
Церковь сняли Нина Яковлевна и Иван Семенович Ефимовы и предложили Серову поселиться у них. Он сказал:
– Никогда ни с кем не жил, но с вами попробую.
Церковь была огромной, так что передвигаться по ней приходилось порой на велосипедах, свет из старого монастырского сада проникал сквозь витражи и ложился на пол и вещи разноцветными пятнами, а резонанс был такой, что звук упавшего листка бумаги слышен был во всех концах и долго не затихал.
Серов установил на своей части мольберт, чертежный стол, еще один стол из чертежной доски на двух козлах, соломенный табурет и кровать. Границу своих владений обозначил соломенным половиком.
Совместная жизнь с Ефимовыми удалась.
Серов теперь больше, чем с другими сестрами, дружен с Ниночкой, как он почти всегда называет ее в письмах. Она ему ближе всех. Она стала по-серьезному художницей. Она даже вступает с ним в соревнование, и в какой области!.. В святая святых…