5 декабря Юра был послан к телефону и растерянно начал свою обычную фразу: „Папа извиняется, он не может прийти“. В ответ на какой-то вопрос в телефон, помолчав, он вымолвил: „Он умер“.
Минут через двадцать приехал Щербатов, большой, высокий мужчина. Быстрыми шагами пройдя по коридору, он вошел в спальню и рухнул на колени перед кроватью, на которой лежал папа.
Страшная весть быстро разнеслась по Москве. Стали приходить друзья, знакомые. Помню Николая Васильевича Досекина; он стоял в спальне молча, не спуская глаз с папы, лицо его выражало любовь и какую-то необыкновенную нежность. Стоял он тихо, слезы так и текли у него по щекам, по пиджаку.
Всю ночь раздавались звонки – это приходили телеграммы, одна за другой.
День похорон. Весь кабинет и гостиная заставлены венками. Венков из живых цветов такое множество, что их ставили в кабинете один на другой до самого потолка. Комната была как бы в густой, душистой раме. На мольберте – эскиз углем – „Диана и Актеон“. На столе – стакан с водой, чуть розоватой, с акварельной кистью в нем. Кругом – листки с рисунками, акварели, альбомчики.
Множество народу.
Мама беспокоится, чтобы дети были тепло одеты, – на улице сильный мороз.
Она еще не осознала всю глубину постигшего ее горя.
Через несколько месяцев после папиной смерти мама заболела тяжелой формой базедовой болезни, которая чуть не унесла ее в могилу.
На похороны приехали из Петербурга Бенуа, Добужинский, Василий Васильевич Матэ.
Добужинский стоит, держа в руках букет белых, холодных лилий. Бенуа какой-то маленький, серый, весь съежившийся, как от боли. Раздаются последние слова панихиды – среди присутствующих движение. Пахнуло холодным воздухом: это открыли настежь парадную дверь.
К гробу подходят и поднимают его на руки Виктор Васнецов, Остроухов, Матэ и Коровин…
В коридоре, на криво стоящем стуле, не замечая суетящихся, мелькающих мимо него людей, одетый в шубу, сидит Философов, папин друг, только что приехавший из Петербурга. Он горько плачет. В его опущенной почти до пола руке – ветка сирени…[108]»
«Когда траурная процессия подошла к Третьяковской галерее, где была отслужена лития, Илье Семеновичу сделалось плохо с сердцем; ему пришлось остаться в галерее, и на кладбище он быть не смог».
Никогда смерть художника не воспринималась в России так трагично, как смерть Серова. Обычно такой «привилегией» пользовались писатели. Как национальное бедствие воспринималась в России смерть Пушкина, Некрасова, Достоевского, Тургенева, Чехова, Толстого.
С художниками такого не бывало.
Одиноким в психиатрической больнице умер Федотов. Незаметно вдали от родины прошла смерть некогда блиставшего славой Кипренского. Брюллов, перед которым Пушкин преклонял колени, разделил его участь. Трагична смерть непризнанного Иванова. Смерть Левитана и Врубеля была оплакана лишь немногими, истинно любившими искусство людьми.