Марию Филипповну хотели уволить, но потом оставили со строгим предупреждением. Пионервожатую перевели в другую школу. В простую. Не в английскую.
А мне за четверть вывели по поведению «отлично», хотя, если честно признаться, я еле тянула на «тройку».
По случаю благополучного завершения этой неприятной истории мой папа устроил дома вечеринку. Для всей родни. Чужих не приглашали. Дедушке Степану, как герою дня, было позволено в этот вечер выпить больше установленной бабушкой нормы, и он, захмелев, плясал вприсядку русскую пляску и требовал, чтоб все евреи, независимо от возраста, плясали вместе с ним. Как представитель евреев я одна плясала с ним. Остальные ограничились хлопаньем в ладоши.
Наскакавшись и устав, дедушка Степан бухнулся на диван, меня посадил к себе на колени и сказал, тяжело дыша:
– А все эти художества, Олечка, брось! Ну их к лешему! Они, понимаешь, до добра не доведут.
Мои старички не любят животных. Поэтому ни в одном доме нет ни кошек, ни собак.
Когда мама с папой намереваются меня сбыть кому-нибудь на шею, потому что у них – личная жизнь, и ребенок связывает им руки, я из всех дедушек и бабушек выбираю деда Сему и бабу Симу. Но так как между стариками есть договоренность держать меня по очереди, то мое желание не всегда выполняется.
Дедушка Сема – это тот, который жулик и спекулянт, позор семьи, урод, без которого семьи не бывает. Я люблю жить у него с бабой Симой не только потому, что у них самая большая квартира в хорошем районе (конечно, добытая нечестным путем, как считает вся остальная родня). И не только потому, что здесь меня закармливают самыми вкусными вещами, каких в магазинах не найти. И не только потому, что оттуда я возвращаюсь домой, к родителям, всегда в обновке. То в новых туфлях, то в заграничном платьице, а то и в шубке из натурального меха.
Меня тянет к ним потому, что у них есть собака. Бобик. Не породистая. Дворняжка. Но с таким характером! Такая озорная! Что я б ее на немецкую овчарку с медалями не променяла. Бобик с вислыми ушами, мокрым носом и вечно линяющей шерстью, от чего все в доме покрыто волосами, – мой дружок. Самый искренний.
Когда меня туда приводят, он меня чует по запаху за версту. Я еще в подъезд не вошла, а он на пятом этаже, в самом конце длинного коридора, начинает бросаться в своей квартире на запертую дверь, радостно скулить и лаять. А уж когда я вхожу в квартиру, с ним делается настоящая истерика. Он чуть не сбивает меня с ног, норовя лизнуть мой нос. И так дрожит от радости, что всегда обязательно уписается. Прямо на пол. Разбрызгивая капли. И получая за это от бабушки Симы ремнем.