***
До харчевни, занятой людьми шерифа и Мазера, он добежал быстро. Сердце колотилось где-то в горле, Робин на несколько мгновений остановился, успокаивая дыхание. Если сейчас придется стрелять – а ведь придется – сердце не должно скакать как бешеное. Вокруг было тихо, в харчевне горел огонь, из приоткрытой двери и из мутного окошка тянулся свет. Робин дал себе еще несколько мгновений – не для того, чтобы успокоить сердце, а чтобы собраться с духом.
Он был трусом и понимал это. Каждый раз перед любой схваткой приходилось переступать через себя. Каждый раз Робин ощущал то, от чего сам себе становился противен. Ледяной холод в животе, немеющие руки и пот, заливающий глаза. И, хотя о его бесстрашии всегда ходили легенды, он чувствовал, что каждый раз душит внутри липкую трусливую мерзость. Но знал об этом только он сам. И еще Ясмина.
Робин, прекрасно видевший в темноте, еще раз осмотрелся и прислушался. Тихо. Только у коновязи время от времени едва слышно пофыркивали лошади – места в конюшне хватило не всем. У конюшни никаких караульных не было, а вот возле сарая сидели двое. Оба были в длинных теплых плащах, под плащами угадывались мечи. И стерегли эти караульные явно не грабли и лопаты.
Он прикинул расстояние, надеясь, что в темноте зрение не подведет. Конюшня и возле нее – коновязь. Сарай. Рядом за плетеной загородкой благоухала отхожая яма, а ярдах в тридцати была сама харчевня. Если ему удастся тихо разобраться с двумя караульными, если девочка на самом деле именно в сарае, если она не закричит с перепугу, – то, может, все получится просто и быстро. Слишком много разных «если». Робин мог бы пристрелить обоих, одного за другим, так, что никто не успел бы вскрикнуть, – но за все свои сорок с лишним лет он так и не научился убивать тайком из-за угла. Оставалось надеяться, что наемники Мазера не слишком хорошо обучены. И что никто в харчевне не услышит возню и голоса.
Ждать было некогда. Робин быстро снял с плеча лук, вынул из колчана пару стрел, выпустил обе с разницей в один миг. Два глухих удара – и оба плаща были прибиты к сырой октябрьской земле.
– Не поднимать шума, – негромко произнес он, надеясь, что его услышат караульные, но не услышат в харчевне. – Иначе пристрелим. Не дергаться. Сидеть тихо, мои парни не промахиваются.
Робин выпустил еще две стрелы, прибив оба плаща и с другой стороны, и выскользнул из-за стены конюшни. Теперь он стоял перед наемниками в свете убывающей, но еще яркой луны.
– Джон, Уилл, держите их на прицеле, – негромко бросил он.
В следующий миг он был возле наемников. Быстро ударил носком сапога под подбородок одного, в тот же миг присел к другому, схватил за волосы и, оттянув ему голову назад, приставил нож к горлу. Все заняло не больше пары мгновений.