– Перевязать бы его, пока не истек кровью.
Старик, кивнув, снова сказал что-то бойцам, и те тут же исчезли в комнате, закрыв за собой дверь.
– Идем вниз. Расскажешь мне все. И не вздумай лгать.
– Мне нечего скрывать, – Робин, пожав плечами, убрал нож, потом спокойно подобрал выбитый из руки меч. – Идем. Меня зовут Робин, хотя, если ты зачем-то охотишься за моей башкой, то наверняка это знаешь.
– Ахмед. Идем.
Никогда за все эти почти десять лет Робин не рассказывал никому подробно о смерти Ясмины. И с Уиллом, и с отцом Туком он обошелся всего парой слов, но сейчас Ахмед буравил его взглядом.
– Она сказала «дай руку», – пробормотал Робин, не поднимая головы. – Последнее, что она сказала. И сама надела мне это кольцо. Серьги у нее, кольцо у меня.
– Все случилось быстро?
– Да.
Глаза Ахмеда чуть смягчились.
– Она была женой моего приемного сына, Мурада. Единственной. Мурад мог бы обеспечить и четверых, но никто другой ему не был нужен. Знал ты про Мурада, Локсли?
– Да. Она и в Англию-то приехала, чтобы отомстить за него.
– Не поверю, что Ясмина не добралась до того, кого искала.
– Добралась.
– Тогда почему Мазер еще жив? Она хотела его расстрелять, привязав к дереву. Сделать с ним то же, что и он – с Мурадом.
– Я сам его расстреливал.
– И где была твоя хваленая меткость?
Робин ответил, по-прежнему не глядя на старика:
– Когда я пробирался в дом к Мазеру, чтобы его связать и привезти Ясмине, – знал, что у него две маленькие дочки. Но не знал, что у них нет матери, – он наконец поднял голову, спокойно посмотрел на Ахмеда. – Я сам уговорил Ясмину оставить его в живых.
– И она согласилась?
– Да.
– Когда мы нашли Мурада, он был еще жив. Мазер и Ламбер со своими людьми привязали его к лавру. На жаре, на самом солнцепеке. Потом Мазер всадил в него несколько болтов. Ни одной серьезной раны на Мураде не было, но он весь день провел под палящим солнцем, без воды, и потерял столько крови, что мы уже ничего не могли сделать. Он был мне как приемный сын, мы с ним оба из Тикрита. Ты слышал, где Тикрит?
– Да.
– И мы с Мурадом оба – курды. Но для вас все, кто с востока, – сарацины, – буркнул старик.
Робин покачал головой:
– Нет. Хотя да, Ясмину тоже все называли сарацинкой, несмотря на то, что она из Персии.
– Вот именно. Мурад знал, что Ясмина будет мстить. И, пока еще мог говорить, просил меня остановить ее. Но ее разве остановишь, – Ахмед снова что-то пробурчал. – Она была злопамятна и мстительна, так часто случается с рожденными в ноябре. И все, кто ее знал, понимали – это с Мурадом можно схлестнуться, а с ней лучше не связываться. Ясмине повезло больше – к ней мы успели вовремя. Мазер бросил ее на дороге между Тиром и Акрой. Я схватил ее, перебросил через седло и повез в Акру к знакомой травнице из франков. Та дорого брала, но быстро ставила на ноги. Потом, окрепнув, Ясмина рвалась найти Мазера, но уехать смогла только после смерти Салах ад-Дина. Мы простились в Дамаске, и с тех пор я ничего о ней не слышал.