На своей остановке Лида выпрыгивает из автобуса, заворачивает за угол на нужную улицу – и почти сталкивается с Хальворсеном, выходящим из дверей гостиницы. Он в куртке нараспашку, без шапки, непричесанные светло-русые вихры торчат в разные стороны.
– Все-таки приехала, – улыбается он.
– Ага. Привет! Поздравляю, отличная гонка! Я же говорила – ты самый лучший!
– Самый лучший сегодня ваш Быков.
– Нет уж, мой – только ты, – отвечает Лида и тут же осекается, – я имела в виду, что болею только за тебя, – она теряется, спросить или нет, но все-таки спрашивает: – Ты… ты нормально?
– Испугалась, да? – он усмехается. – Нормально, спасибо. Последних метров восьмисот вообще не помню. А так ничего.
– Ой, я ж тебя задерживаю. Извини. Еще и замерзнешь…
– Да и ладно, – он снова усмехается. – Свобода. Можно без шапки, можно мороженое, можно вообще что угодно. Увидимся еще, ты же не улетаешь сейчас?
– Сейчас не улетаю. Завтра утром улетаю, с первым самолетом.
– В смысле, через Копенгаген, в шесть утра? – прищуривается Хальворсен. – Тебя подбросить? – он смотрит на ее растерянное лицо и, не дожидаясь ответа, говорит: – Полпятого тебя заберу в холле. Все, правда побежал, пора.
Лида, так же растерянно хлопая глазами, входит в стеклянные двери гостиницы.
В холле – сумасшедший дом: туда-сюда снуют спортсмены, тренеры и прочий народ из команд, у дверей стоят болельщики в надежде заполучить автографы и фото. Иногда попадаются обычные нормальные постояльцы, которые здесь по своим делам и вообще не понимают, что за суета творится вокруг.
Пару столиков в холле оккупировали журналисты. Ждут, что же им собирается сказать Хальворсен. Лида уже и так все поняла, его слова «свобода, можно без шапки, можно мороженое, можно что угодно» – явно о том, что сегодняшняя гонка была последней. У барной стойки возле администратора на высоком стуле сидит Иверсен с чашкой кофе. Кажется, Лида впервые видит ее не за работой, без неизменных то ноутбука, то микрофона, то старт-листов, то протоколов. На ней все та же тонкая черная водолазка, на груди – карточка аккредитации и серебристая цепочка с какими-то подвесками. Вышедший из лифта Томми тут же кидается к журналистке, что-то показывая ей на планшете, Иверсен взмахивает длинными загнутыми ресницами и улыбается.
Вот как у нее получается так улыбаться – одновременно и завлекая, и отталкивая? Этому в драматических студиях учат, или это у нее свое, природное?
Томми при виде этой улыбки становится похож на крысенка, бегущего за дудочкой.
В холл с улицы входит Эскиль, в руках у него большой пакет из супермаркета. Он что, за едой бегал?