Свирель Марсиаса (Шутеричи) - страница 15

Лодка бесшумно скользила по темно-сизой воде. Раздавался только легкий всплеск весел — лодочники гребли очень осторожно, чтоб не побеспокоить больного.

Учитель всю дорогу не закрыл глаз. Глаза у него были большие, черные, а теперь они выглядели еще больше на сухом желтоватом лице. Ночь стояла холодная, как лед, но на лбу больного то и дело выступали капли пота. Он смотрел и не мог насмотреться на звездное небо, на горы, слегка выступавшие слева от лодочников, которые молча поднимали и опускали весла. Дьок сидел у изголовья больного, и сердце у него разрывалось. Иногда Петри тихо улыбался и потухшим голосом, растворяющимся во мраке, затягивал свою любимую песню, но, едва начав, обрывал ее, потому что у него не хватало сил.

Когда проезжали близ монастыря Шен Науми, Петри собрал оставшиеся силы, приподнялся и сел. Дьок придерживал его. В окрестностях Шен Науми, редких по своей красоте, учитель обычно совершал прогулки четыре — пять раз в неделю. Шен Науми и Тушемишт находились в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга, и тогда не существовало этой границы: всюду хозяйничали турки.

И, пока Шен Науми не исчез за холмом, Петри не ложился. А когда чудесный вид скрылся, он упал, совершенно обессиленный, на постель, повернул голову к Тушемишту, долго смотрел туда, потом закрыл глаза и уж не открывал их больше. Так и умер он где-то между Шен Науми и Тушемиштом. Ни Дьок, ни лодочники не заметили, как он угас.

Дьок рассказывал, что всю эту ночь без конца падали звезды, словно и они хотели проводить учителя в последний путь.

Я как сегодня помню моего отца, сильно взволнованного этой смертью, и рядом с ним Дьока, тоже необычайно взволнованного, у могилы Петри. Как ни был я мал, но и мне передалась их боль.

Но все-таки я тут же все это забыл. Мое внимание привлек большой кузнечик, который начал стрекотать в траве, и я побежал за ним.

Карнавал в Корче называли рогеце. А в Эльбасане — суррета. В Эльбасане суррета происходила ночью, а рогеце в Корче — днем.

В карнавальную ночь мама обычно продевала нитку через сваренное вкрутую яйцо и покачивала его передо мной и моим отцом. Эта игра называлась «ам». Выигрывал тот, кто укусит первым. Само собой разумеется, что все яйца мне удавалось укусить первому и все их съедал я. Отец никогда не выигрывал, несмотря на свой большой рот.

Карнавал приближался.

Вся Корча — каждая семья, взрослые и дети втихомолку готовились к празднику. Говорили, что каких-то два парня запустят в эту ночь воздушный шар, такой большой, как колокол в церкви Святого Георгия.