Моя государственная защитница сочувственно похлопывает меня по спине и торопится к следующей клиентке – беременной девушке-подростку, пристрелившей своего насильника.
Я возвращаюсь в окружную тюрьму и готовлюсь к новому ожиданию.
* * *
Дни проползают один за другим, и никто ко мне не приходит. «Где же Лахлэн?» – гадаю я. Он единственный из моих знакомых, у кого могут найтись деньги, чтобы заплатить за меня залог. Наверняка моя мать уже смогла разыскать его и рассказала ему, что случилось, и отправила его искать меня. Но проходит неделя, потом вторая, и еще одна, а он все не появляется, и я понимаю: он не придет никогда. С какой стати ему светиться поблизости от полицейского участка и рисковать, ведь его могут опознать. Очень может быть, что он боится, что я выдам его, чтобы спасти собственную шкуру.
А может быть, и того хуже. Я вспоминаю о том, как зол он был, когда я уезжала из Тахо. Он тогда сказал, что я, видимо, все испортила для нас обоих. А еще я гадаю – каким образом полиция узнала, что я в Лос-Анджелесе? Какое-то очень странное совпадение – то, что копы появились около моего дома меньше чем через час после того, как я приехала в город. Значит, их кто-то навел на меня.
Только два человека знали о том, что я дома. Моя мать и Лахлэн. Нет, трое, если Лайза заметила мою машину на подъездной дорожке. И я догадывалась, кто из троих, скорее всего, сделал звоночек.
Конечно же это был Лахлэн. Наше партнерство прекратилось, как только я перестала быть ему полезна и стала опасна. В ту самую минуту, когда сейф оказался пуст, моя судьба была предрешена. «Он вообще никогда и ни в чем не был тебе верен, – думаю я, шагая по пыльному квадрату тюремного двора. Колючая проволока поблескивает в лучах бледного декабрьского солнца. – Ты это знала. Он всегда был готов со временем выкинуть тебя, как ненужную вещь. Тебе еще повезло, что он был с тобой так долго».
Если так, то… Кто еще мог прийти за мной? Мама? Лайза? Владелец моего заброшенного антикварного магазина в Эхо-Парке? Да нет, он наверняка уже давно выбросил мои вещи на улицу. Я чувствую себя воздушным шариком с оборванной веревочкой. Я абсолютно отрезана от мира за стенами тюрьмы. Лежу на бугристом матрасе с синтетическим наполнителем и стараюсь сделаться невидимой для всех, кто ищет скандала и драки. Я впервые вижу, как я одинока, как мала сфера моего существования.
* * *
Наконец, после трехнедельного заключения в окружной тюрьме, меня вызывают, поскольку ко мне пришел какой-то посетитель. Я прихожу в помещение, где стоит множество складных стульев и столов, покрытых исцарапанным пластиком. Возле ящика с поломанными игрушками на стене красуется кричащее, безвкусное панно с изображением пляжа. В помещении кипит жизнь: здесь и дети, и бабушки, и дедушки, и бойфренды, многие из которых одеты весьма приблизительно (за исключением татуированных рук), но некоторые нарядились в самое лучшее, по-воскресному. Я не сразу нахожу глазами свою посетительницу. Это мама. Она сидит одна за столом у дальней стены. На ней ярко-зеленое платье с высоким воротом, туго облегающее бедра. На голове у нее чалма из яркого шарфа. Краешки век у нее покраснели, она смотрит в одну точку на противоположной стене. Похоже, пытается сосредоточиться, уберечь себя посреди царящего вокруг безумия.