– Они нашли мой запас травки и во всем обвинили ее. Они считают, что она плохо на меня влияет.
– И? Так и есть?
Я представила черную мешковатую одежду девушки, густой макияж, розовые волосы. Вправду она не очень походила на типичную целомудренную горянку из Тахо.
– Они ее совсем не знают.
Бенни посмотрел на меня. Его зрачки загорелись странным светом, зрачки стали огромными. Казалось, он способен видеть что-то такое, чего не вижу я. И я вспомнила о его хрупкости – о том, как легко его сломать, совсем как нашу маму. Мой брат в жизни шел по лезвию ножа – хватило бы легкого толчка, чтобы он свалился не туда, куда надо, и покатился бы кувырком.
Но мне показалось, что я знаю верное направление! О, я так гордилась собой в этот момент. Подружка, роман! Это могло помочь Бенни так, как ни за что не помогла бы избыточная опека со стороны родителей.
«Вы только посмотрите на меня, – думала я. – Я даю брату настоящий совет, послушав который, он сумеет жить в реальном мире и выберется наконец из своей головы, где царит хаос». Я решила, что смогу помочь ему так, как ни за что не смогут наши полные благих намерений, но близорукие родители. Я решила, что знаю, как работает мир для таких детишек, как мы с Бенни.
Как сильно я ошиблась.
Бенни последовал моему совету и поцеловал подружку. Поцеловал, а потом они, по всей видимости, переспали. Ну, так ведь это было на пользу Бенни, правда? Вот только отец застал его как раз за этим самым делом, и они с матерью напрочь сошли с ума. И моего брата отправили в летний лагерь в Италию, откуда он присылал мне унылые открытки: «Кто знал, что Италия окажется такой похожей на тюрьму?» Или: «Клянусь: больше никогда не буду разговаривать с отцом и матерью». А потом, ближе к середине лета, письма от него стали более длинными и более тревожными: «Ты когда-нибудь слышишь голоса, которые говорят с тобой, когда ты лежишь в темноте и пытаешься заснуть? Я спрашиваю, потому что не могу понять: это я с ума схожу, или это какой-то механизм приспособления, потому что мне тут так чертовски одиноко?» Я даже не была уверена в том, что это написал Бенни, потому что почерк у него стал неразборчивый и странный, но все же в конце стояла его подпись. Кроме того, я точно знала, что он не говорит по-итальянски. В это время я вернулась в Сан-Франциско, у меня были первые в студенческой жизни летние каникулы. Я думала, что маман поживет там со мной, но она уехала вскоре после моего приезда – улетела на спа-курорт в Малибу, где по пять часов в день гуляли, а ели только овощные пюре и не ходили по-большому, а чистили кишечник клизмами. Мама собиралась пробыть там две недели, а осталась на шесть. Когда она вернулась – всего за два дня до моего возвращения в Принстон, – она была тощая как смерть. Из загорелого черепа торчали выпученные глаза.