— Джулз разрешила нам приготовить ужин, — гордо докладывает она по пути домой.
— Здорово, — говорю я, мысленно прикидывая, сколько раз Энди соврал мне за последние несколько недель.
Когда недавно ездил в Эдинбург, якобы на пятидесятилетие своего однокурсника Колина? И до того, когда, помнится, прихорашивался с особой тщательностью для выступления в Национальной библиотеке?
— Мама?
— Да, Иззи?
— Я говорю, хочешь узнать, что мы приготовили?
— Конечно, хочу. — Я беру ее за руку и сжимаю крепко, а она с сияющей улыбкой смотрит на меня.
— Фаршированные помидоры.
— Да ну?! — восклицаю я. Что касается овощей, тут дочка очень привередлива. Под запретом даже горох.
— Они турки, — говорит Иззи. — Эрл — турок.
— Да, зайка, я знаю. И чем вы их фаршировали?
— Э-э, рисом, кедровыми орешками, изюмом…
Сухофруктами — уму непостижимо! На мгновение эта новость затмевает собой даже перепихон Энди с Эстелл Ланг в отеле «Краун Плаза». Каким чудом Джулз убедила детей отведать такие экзотические вкусности? Мы поворачиваем за угол, и на меня снова наваливается жуткое чувство безысходности. Уже виден наш дом — он больше не уютная гавань, он перестал быть прочным и безопасным, теперь это место источает боль и обреченность.
Иззи отпускает мою руку, мчится вперед и забегает в дом. Я захожу следом, вижу, как она бросается на шею отцу, и чувствую, что сердце вот-вот разорвется в груди.
Шесть дней спустя: суббота, 23 февраля
И вот что странно: мой доселе равнодушный благоверный вдруг стал ужасно внимательным. Я уже почти привыкла к нашему сосуществованию, когда, находясь под одной крышей, мы живем врозь и взаимодействуем лишь постольку. Так было до недавнего времени. А теперь он бродит за мной по дому, как верный пес, чуть не тыкается в меня носом и, стоит мне ненадолго присесть на диван, сразу мостится рядом. Еще немного, и я стану выводить его во двор справить нужду.
Разумеется, я понимаю, почему он так себя ведет. Тем самым он надеется замять гадкую интрижку с Эстелл. Прежде он не прикасался ко мне неделями — разве что смахивал крошки с джемпера, — так что эта новая линия поведения внушает по меньшей мере беспокойство. Порой я вздрагиваю от его касаний, а однажды развернулась, готовая вцепиться если не в физиономию, то хотя бы в стоп-кран, точно меня лапают в вагоне поезда. Пришлось твердо объяснить, что не стоит целовать меня в шею, когда я отбиваю лед с дверцы морозильника.
Теперь он у нас не только Пусик-Лапусик, но к тому же Мастер-Рукастер — это что-то новенькое. Вешалка, которую я просила прибить не один десяток лет, наконец-то