- Ты точно внук Ротшильда!
- Нет. Но полы ты больше мыть не будешь. Мы уедем в Палестину и будем жить в коммуне, где для всех работы - непочатый край. Мы будем строить свои города, праздновать свои праздники, жить своей, а не чужой, жизнью. Так что решено - вечером вина выпьем за новую жизнь!
- Какой ты быстрый! А ты меня спросил, хочу ли я тащиться с тобой неизвестно куда и неизвестно зачем?
- Известно зачем…
- Хорошо, зачем - известно. А может я не хочу никуда уезжать из Парижа? Может, мне и тут хорошо - об этом ты не подумал, Натан?
Натан изумился:
- Но мы же с тобой…
- Что “мы с тобой”? Ночку вместе провели? И теперь я обязана тебя во всем слушаться и подчиняться? Нет, Натанчик. Говоришь ты красиво, но я-то ничего для себя еще не решила. Дай мне время, ингале. Иди, работай, я на вечер что-нибудь приготовлю.
“Может, он и прав, - думала Дита, пока крупно нарезала картофель и бросала его в кипящую подсоленную воду. - Даже если симпатичный мальчик Натан не сможет прокормить нас обоих, то уж где полы помыть, я всегда найду. Так что какая разница - Париж или Палестина… Интересно, у него пшено есть? Можно сделать кулеш… А, вот оно. Кулеш, конечно, не для вина, зато вкусно. Интересно, что они там едят, в этой Палестине?”
Пока варился кулеш, Дита снова подошла к окну, смотрела на пролетки, немногочисленные автомобили, подумала, что надо сходить на
Champs-Élysées
>
[53]
, давно не была. Пройтись по аллее вдоль проспекта, подышать парижским воздухом.
Вот только зачем? Так, надо кулеш помешать, а то пригорит.
Может, и правда, свалить в эту чертову Палестину, чем черт не шутит? Здесь ей не светит ничего, а там, если верить Натанчику, есть смысл заниматься серьезным делом. Настоящим. Все эти еврейские дела ей ничего не говорили, основательно она подзабыла уроки меламеда Рубинштейна, да будет благословенна его память. А еще, когда у евреев говорят о невинно убиенных, то к благословению памяти добавляют: “И да отмстится кровь его!” Хотелось бы, до дрожи в руках, хотелось бы отомстить за тату Хаима, маму Симу, Исайку, мелких…
Она вновь подошла к окну. За окном как всегда простирался бульвар, но не Клиши, а другой, незнакомый, с густо посаженными небольшими деревьями. По обеим сторонам дороги катили странного вида авто, люди сидели в небольших ресторанчиках, пили кофе и пиво, о чем-то разговаривали, отчаянно жестикулируя. Дита распахнула створки окна и в комнату ворвался шум незнакомой гортанной речи, странный, ни на что не похожий. Необычные запахи незнакомой пищи, необычная одежда прохожих, необычные лица. Это и есть Палестина?