Надзирательница встряхнула перед собой рубаху, и я увидела, что рукава у нее из черной кожи, неестественно длинные и зашитые внизу; они заканчивались ремнями, на которых тоже темнели следы от пряжек. Внезапно я ощутила, что мои ладони вспотели под перчатками. Они у меня и сейчас потеют, от одного воспоминания, хотя ночь сегодня довольно холодная.
Когда матроны убрали смирительную одежду обратно в шкаф, мы покинули жуткое помещение, двинулись дальше по коридору и вскоре достигли низкой каменной арки. За ней проход сузился настолько, что мы едва не задевали стены юбками. Газовых рожков здесь не было, лишь в настенном держателе горела единственная свеча, которую мисс Ридли вынула, чтобы освещать нам путь, защищая ладонью трепетное пламя от солоноватого подземного сквозняка. Я огляделась вокруг. Еще недавно я ведать не ведала, что в Миллбанке есть подобное место. Ведать не ведала, что вообще где-нибудь в мире есть подобное место. На мгновение я похолодела от ужаса. «Они хотят меня убить! – пронеслось в моем уме. – Они заберут с собой свечу, а меня оставят здесь – вслепую, ощупью искать путь к свету… или сходить с ума!»
Чуть погодя мы приблизились к череде из четырех дверей, и мисс Хэксби остановилась перед первой. В неверном свете свечи мисс Ридли с минуту искала в связке ключей нужный.
Отперев наконец замок, надзирательница с усилием потянула за дверную ручку, но дверь открылась не резко, как я ожидала, а медленно и плавно. Тогда я увидела, что дверное полотно очень толстое, да еще с толстой мягкой обивкой, которая, как я поняла, призвана заглушать брань, рыдания и вопли арестантки. Последняя, разумеется, уловила звук открываемой двери. Внезапно раздался сильный удар, прозвучавший до жути страшно в этом темном, тихом и тесном пространстве, потом еще один, а потом истерический голос проорал:
– Что, сука? Пришла посмотреть, как я здесь гнию? Пропади ты пропадом, если я не удавлюсь, как только ты уйдешь!
Полностью отворив обитую дверь, мисс Ридли отодвинула щиток смотрового окошка на второй, дощатой двери. За щитком оказалась решетка, а за решеткой была темнота – такая густая, такая черная, ни зги не видать. Я вглядывалась столь напряженно, что в висках заломило. Крик прекратился, в камере стояла мертвая тишина – потом внезапно из кромешного мрака возникло лицо и притиснулось к решетке. Ужасное лицо – белое, в синяках и потеках крови, с искривленными губами, на которых пузырилась кровавая слюна, и с безумными глазами, прищуренными от слабого света нашей свечи. При виде его мисс Хэксби вздрогнула, а я отпрянула назад – и лицо тотчас повернулось ко мне и прорычало: