Вчера было два года со дня смерти моего дорогого отца, а сегодня моя сестра Присцилла наконец-то обвенчалась с Артуром Берклеем в Старой церкви в Челси. Она покинула Лондон по крайней мере до начала следующего светского сезона. Свадебное путешествие продлится десять недель, а из Италии они поедут прямиком в Уорикшир, и уже ведутся разговоры о том, чтобы мы погостили у них с января до весны, но я пока не хочу об этом думать. В церкви я сидела с матерью и Хелен; к алтарю невесту вел Стивен, а один из детей семейства Барклей нес корзину с цветами. Когда Артур поднял с лица Прис белоснежную кружевную вуаль, мне подумалось, что сестра не зря старательно ограничивала мимику на протяжении последних шести недель: такой красивой я, кажется, никогда еще ее не видела. Мать промокала глаза платочком, и я слышала, как у дверей церкви тихонько всхлипывает Эллис. Разумеется, у Прис теперь новая горничная, которую к ней прислала из Маришеса тамошняя домоправительница.
Я думала, будет тяжело смотреть, как сестра идет к алтарю, но мои опасения не оправдались. Мне лишь немного взгрустнулось, когда настало время поцеловать новобрачных на прощанье: когда я увидела дорожные сундуки, перевязанные ремнями и помеченные ярлыками; когда обняла Присциллу, выглядевшую просто сногсшибательно в своем горчичном плаще (первый за два года цветной предмет одежды в нашей семье) и обещавшую прислать нам подарки из Милана. Я заметила на себе несколько любопытных или сочувственных взглядов – не в пример меньше, чем таковых было на свадьбе Стивена. Но тогда, надо полагать, я считалась обузой для матери. Теперь же стала утешением. За завтраком, я слышала, гости прямо так и говорили:
– Ваше счастье, что у вас есть Маргарет, миссис Прайер! Она поразительно похожа на своего отца! Будет вам утешением.
Никакое я для нее не утешение. Ей неприятно видеть в своей дочери внешнее и внутреннее сходство с покойным мужем! Когда все свадебные гости разъехались, мать принялась бродить по дому, качая головой и вздыхая: «Ах, как тихо здесь стало!», будто сестра была малым ребенком, по чьим звонким крикам она уже соскучилась. Я проследовала за матерью к спальне Присциллы, и мы немного постояли в дверях, глядя на голые полки. Все сестрины вещи были упакованы и отправлены в Маришес – даже разные девчачьи безделушки, которые Прис, вероятно, захочет передать своим дочерям.
– В нашем доме все больше пустых комнат, – сказала я, и мать снова горестно вздохнула.
Потом она подошла к кровати, сдернула полог балдахина, стянула стеганое покрывало – мол, отсыреют и заплесневеют, если оставить тут. Вызвав звонком Вайгерс, она приказала убрать матрас в чулан, выбить ковры и почистить камин. Сидя в гостиной, мы слышали непривычный шум наверху, и мать раздраженно обзывала Вайгерс «косорукой неумехой», а время от времени кидала взгляд на каминные часы и опять вздыхала: «Сейчас Присцилла уже в Саутгемптоне» или «А сейчас уже плывет через Пролив…».