Мисс Крейвен задвинула коробку на место и поцокала языком:
– Даже завалящего платочка на голову нет.
Она двинулась дальше вдоль ряда полок, и я следовала за ней, заглядывая во все коробки. В одной хранились очень красивое платье и бархатная шляпка, украшенная чучелом птички – с клювом и стеклянным глазом; но вот нательное белье было таким грязным и рваным, словно лошади топтали копытами. В другой оказалась нижняя юбка, вся в жутких бурых пятнах, – не иначе, кровь, с содроганием догадалась я. Заглянув еще в одну коробку, я опять невольно поежилась: помимо платья, нижних юбок, башмаков и чулок, там лежал длинный густой пучок рыжевато-каштановых волос, перевитый бечевкой. То были волосы, отрезанные у арестантки при поступлении в Миллбанк.
– Собирается шиньон из них сделать, когда выйдет, – сказала мисс Крейвен. – Смешно, честное слово! Это Чаплин – знаете такую? Отравительница, чудом избежавшая петли. Ко времени, когда она заполучит назад свои роскошные волосья, ее рыжая голова станет совсем седой.
Она раздраженно захлопнула крышку и привычным движением втолкнула коробку обратно на полку. Ее собственные волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, были невзрачного мышиного цвета. Я вспомнила, как матрона-приемщица щупала отрезанные локоны цыганистой девушки, Черноглазки Сью, и внезапно мне вообразилась отвратительная сцена: они с мисс Крейвен шепчутся над перевязанным хвостом волос, или платьем, или шляпкой с птичкой: «Давай, примерь… да кто тебя увидит-то? Твой дружок просто ахнет от красоты такой. А кто носил это четыре года назад – никто ведь никогда не прознает».
Видение было столь отчетливым, что я отвернулась и крепко потерла виски, чтобы от него избавиться. Когда я вновь взглянула на мисс Крейвен, она уже изучала содержимое следующей коробки, презрительно пофыркивая. Внезапно мне показалось страшно постыдным делом рассматривать эти жалкие остатки обычных женских жизней. Как если бы коробки и впрямь были детскими гробиками и мы с матроной глазели на лежащих в них маленьких покойников без спроса и ведома убитых горем матерей. Но именно в постыдности нашего занятия и крылась неодолимая его притягательность, и когда мисс Крейвен лениво перешла к следующей полке, я, невзирая на все свои нравственные угрызения, последовала за ней. Там мы обследовали коробку фальшивомонетчицы Агнес Нэш и коробку бедной Эллен Пауэр, где лежал миниатюрный портрет маленькой девочки – надо полагать, внучки. Очевидно, Пауэр думала, что его разрешат держать в камере.
Ну а потом, само собой разумеется, я начала искать глазами Селинину коробку. Начала гадать, что там в ней. Если загляну туда, подумала я, непременно увижу что-то такое… не знаю, что именно… какую-нибудь вещь, что-нибудь, что сделает Селину понятнее и ближе…