– Не отпускай его. Заведешь в чум, когда… когда все кончится.
Он откинул полог чума и вошел внутрь. Вздохнул, но не колебался. Перевернул ногой лицом вверх своего солдата и выстрелил прямо в середину его лица, с которого уже начала слазить покрасневшая кожа. Потом выстрелил в голову женщины, которая и без того уже не шевелилась. Томео поднял пистолет, сжал зубы и выстрелил еще четыре раза. Постоял неподвижно, карауля движения в груде тел в углу. Перезарядил обойму, выстрелил еще три раза. Откашлявшись, громко позвал:
– Готё!
Капрал мгновенно появился на пороге, таща за собой упирающегося мужчину-переводчика. Томео поднял на айна пустые глаза:
– Только один вопрос, скотина: почему ты молчал до сих пор? Я ведь спрашивал ваше гнусное племя много раз…
Мужчина не ответил, только продолжал что-то бормотать себе под нос, перебирая дрожащими пальцами ожерелье на шее и неистово глядя на убийцу.
Томео выстрелил еще раз и, когда мужчина упал, повернулся к капралу. Тот дрожал всем телом, ожидая следующего выстрела в свою сторону. Но выстрела не последовало.
– Капрал, это была необходимость, – мягко произнес капитан Томео. – Подумай сам, готё Сино: только Охотник обеспечивает наш рацион питания. Он не станет приносить нам мясо, если узнает правду… А так… Нам надо подумать, Сино, как скрыть от него правду как можно дольше. Пойдем, капрал, подумаем вместе! У меня есть немного американского бренди – он поможет нам расслабиться и забыть об этом кошмаре! Нет, не то я говорю, капрал… Не забыть – своих ошибок забывать нельзя! Нужно делать из них верный вывод и принимать на его основе правильное решение на будущее, Сино!
На самом деле, советоваться с капралом капитан Томео, разумеется, не собирался. О чем вообще может советоваться просвещенный человек с тупоголовым ублюдком из крестьян, получившим капральские нашивки только в военное время? И только потому, что ублюдок соображал чуть быстрее, чем прочее «пушечное мясо»? Дело было в другом.
Хладнокровно и в упор расстреляв восемь человек за какие-то пару минут, Томео не испытывал ни малейшего сожаления. И действительно считал свои действия необходимыми и в высшей степени рациональными. Жена Охотника, проткнутая штыком, и без того умерла бы. Ошпаренному кипятком солдату потребовались бы лекарства и больничный уход, он стал бы просто обузой – не говоря уже о том, что своей похотью он поставил своего командира и товарищей-солдат в неловкое положение перед Охотником, от которого зависели вопросы питания. И примерно наказать его надо было за одно это!