Проснувшись в одиночестве, Лефтер растолкал Райана. И потребовал у товарища развязать узел и на его ремешке: стянутые большие пальцы совсем потеряли чувствительность и почернели.
Райан снова долго и неуклюже возился, жаловался на холод и проклятую темноту. А потом в хижину заявились японцы и принялись расспрашивать их об исчезнувших дикарях. Когда они ушли, Райан заявил, что не может отыскать иглу, а без нее распутать узел на мокром сыромятном ремешке невозможно. И ушел смотреть в щелку – хотя до рассвета было далеко, и оценить обстановку снаружи в полной темноте было просто невозможно.
Не рассчитывая больше на помощь товарища, Лефтер принялся за дело сам. Он подкинул в очаг дрова, и, когда огонь разгорелся и в хижине стало чуточку посветлее, начал подтаскивать к очагу корзины со скарбом дикарей, расставленные у стен, и искать в них кто-то подходящее для того, чтобы справиться с узлом. Скоро ему повезло, и в одной из корзин он обнаружил что-то похожее на металлический скребок для выделки кожи.
Зажав конец скребка зубами, он в конце концов разрезал ремешок, и со стонами начал растирать помертвевшие пальцы. Когда в них начала возвращаться чувствительность, Лефтер сообразил, что теперь надо принять какие-то меры к тому, чтобы японцы не заметили отсутствия пут у пленных. Порывшись в корзинах, он нашел похожий ремешок, разрезал его на две части, а половинки связал. Одно сыромятное кольцо он накрутил на свои пальцы – так что при не слишком внимательном осмотре японцы могли и не заметить хитрости. Второе кольцо он бросил Райану.
Лефтер в третий раз обыскал все корзины и кухонную утварь, ища хоть какое-то оружие – однако ничего острого и колюще-режущего так и не сыскал.
Несколько раз в хижину заглядывали солдаты. Убедившись в том, что пленники на месте, они исчезали за пологом.
Райан почти все время торчал у «двери» хижины, высматривая что-то снаружи. Пару раз он пробовал заговорить с Лефтером, призывая того решиться и попробовать бежать. Лефтер отделывался короткими репликами и междометиями. Самую длинную фразу он произнес лишь один раз:
– Далеко ли ты уйдешь, Винс, не зная дороги и без снегоступов, по глубокому снегу?
* * *
– Но я же не понимаю по-русски, господин капитан! – оправдывался солдат, вернувшийся из ночной вылазки в Отиай. – А он не говорит по-нашему, осмелюсь напомнить!
Солдат вернулся один, на лыжах, которыми снабдил его Охотник. Он не успел снять кухлянку, плотный «капор», надеваемый туземцами под меховую шапку, штаны из шкуры оленя и даже бинт, которым для маскировки в городе обмотал голову и половину лица. И теперь стоял перед разгневанным капитаном Томео, вытянувшись по уставу и держа руки по швам. Его нелепый вид в женской одежде бесил капитана еще больше.