В принципе от интерпретации Устрялова не очень далеко отстоит известный памятник политической мысли казацкой старшины, созданный в 1820-х годах памфлет «История Русов», приписанный сочинителем авторству архиепископа Григория Конисского, почитаемого церковного деятеля Екатерининской эпохи. Если оставить в стороне разницу стиля и тона, вполне понятную между сухим учебным курсом и патриотическим памфлетом, с массой как реальных, так и вымышленных деталей повествовавшим о казацких подвигах, то для «Истории Русов» Хмельницкий – великое историческое лицо, добившееся для казачества наивысшей силы и славы. Расхождение между Устряловым и неизвестным памфлетистом – в приложении исторических тезисов к современности. В исторической оптике, предлагавшейся Устряловым, благо единства Руси не требует доказательств – оно свершившийся факт, исторический путь, пройденный от первоначального единства через разделение и затем собирание раздробленной Руси в руках двух держав – Московского и Литовского великих княжеств, из которых завершить дело объединения выпало на долю первой. То, каким образом конкретные земли вошли в состав империи, – предмет исторического любопытства, и если речь о делах сравнительно недавних, то и политических соображений, но ссылка на историческое прошлое сама по себе не имеет силы – условия первоначального вхождения многократно затем переменились обстоятельствами. То, каков был первоначальный статус, например, гетмана или условия, на которых Малороссия подпала под власть Московского государя, мало что могут сказать о современном положении. Напротив, для автора «Истории Русов», выражающего здесь мнение казацкой старшины, остро недовольной пересмотром ее статуса и унификацией управления областью бывшего Гетманата с внутренними губерниями империи, историческое прошлое свидетельствует об особом статусе Малороссии (которая в данном случае тождественна Гетманату) – история Богдана Хмельницкого и Переяславской рады должна свидетельствовать, что Малороссия вошла в состав Московского царства по соглашению, на основании договора, т. е. обе стороны приняли на себя обязательства, а последующая история должна была доказать, что малороссийская сторона свои обязательства добросовестно исполняла, тогда как московская их регулярно нарушала, что превращает «Историю Русов» в обвинительный лист против центрального правительства. Потому, например, для автора «Истории…» столь важно доказать, что к «измене Мазепы» было причастно лишь малое число казаков: несмотря на предшествующие насилие и утеснения, совершенные Москвой, казачество осталось верно договору. В этой логике речь, следовательно, идет не о привилегиях, дарованных Малороссии по тем или иным практическим соображениям, а о правах, ей принадлежавших и, следовательно, не могущих быть утраченными в результате какого-либо насилия или пренебрежения. Реагируя на унифицирующую и централизаторскую политику Российской империи 1-й половины XIX в., казацкая старшина пытается отстоять свое положение, апеллируя к прошлому, тогда как центральная власть отсылает к логике единого порядка, модернизации имперских структур и гражданского положения подданных.