Если для Костомарова казачество и Богдан Хмельницкий как его персонификация будут воплощением духа свободы, то для Соловьева, профессора Московского университета и в недалеком будущем наставника наследника престола, обратившегося к этому сюжету в вышедшем в том же 1856 г. очередном томе «Истории России», казаки предстают началом «вольницы», принципа антигосударственного и анти-гражданского. Примечательным образом эти тезисы почти два десятилетия спустя возьмет на вооружение бывший друг Костомарова и один из наиболее известных деятелей украинского национального движения Пантелеймон Кулиш. В своей получившей скандальную известность «Истории воссоединения Руси» он представит своего рода обвинительный акт казачеству и лично Богдану Хмельницкому, которого обличит в целой череде пороков, начиная с частных, вроде невоздержанности в питье, и вплоть до общественных – неспособности к широкой государственной политике, своекорыстии и т. п. Целью Кулиша будет последовательная дегероизация казачества и ее символа в лице Хмельницкого, прославление мирной «культурной работы» и мещанства, которое занято было обустройством жизни и веры, в то время как вольное казачество оказывалось заинтересовано в первую очередь не в свободе, а в беспорядке, в котором оно имело наибольшие шансы что-то приобрести для себя.
Выступление Кулиша вызовет громкие протесты практически со всех сторон одновременно – московский историк Карпов незадолго до своей смерти напишет полемическую брошюру, целиком направленную против взглядов Кулиша, озаглавив ее «В защиту Богдана Хмельницкого», ранее, в своей диссертации, подвергнув сокрушительной критике «Богдана Хмельницкого» Костомарова. Для Карпова Хмельницкий выступает одной из героических личностей общей русской истории, великим деятелем, осуществившим присоединение Малороссии к России. Критические нападки Кулиша на Хмельницкого однозначно интерпретируются Карповым как «польская интрига», стремление представить Речь Посполитую и польскую шляхту государством и обществом более высокой культуры по сравнению с Малороссией или Московской Русью. По мнению Карпова, этот тезис дважды неверен: во-первых, культура эта католическая, проникнутая ложными началами – ив конце концов ведущая к культурному отставанию (отметим, что обычный упрек антипольских публицистов состоял в указании на «фанатизм», присущий католичеству, черту, относившую последний к «средним векам» – такого рода полемика с российской стороны обычно вооружалась просвещенческими принципами), во-вторых, она была культурой меньшинства – изысканность богатой шляхты оплачивалась невежеством народа, так что понижение высокой культуры далеко не всегда тождественно понижению культурного уровня простого народа. В свою очередь, еще ранее против Кулиша выступит Костомаров, защищая казачество и обвиняя своего бывшего приятеля в опорочивании исторического прошлого Малороссии.