Луций в ярости сжимал в ладонях землю Голгофы, понимая, что он лишь пешка в этой игре. Его копье лежало рядом, меч висел на поясе. Но как он может убить того, в кого поверил, того, кто открыл ему глаза?
Другой же приговоренный, висевший рядом, сквозь боль говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же. Но мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал[27]». Сказав это, он обратился к Иисусу Христу с молитвой: «Помяни мя, Господи, когда придешь во Царствии Твоем![28]».
— Смотри, капитан, что будет дальше. Смотри внимательно. Грешник кается. И твой учитель возьмет его к себе. Разве это нормально?
— Он же раскаялся!
— Раскаянье на кресте. Разве это раскаянье? Разве после этого он должен обрести спокойствие? А ты знаешь, что они совершили?
— Нет.
— А я знаю. Они насильники, убийцы, воры. Разве можно прощать таких? Но нет, вы особые. Стоит только раскаяться, и все. Ура! Да здравствуют врата рая. Все прощено. А я с этим не согласен. Вот ты бы согласился с тем, что какая-то падаль, изнасиловавшая твою жену, убившая твоих детей и ограбившая твой дом, получила прощение и попала в рай только потому, что раскаялась? Нет, раскаянье должно наступить лишь после того, как злодей сам пройдет через то, что совершил. Изнасиловал — будь добр, пройди через это, убил — умри сам. Любой обязан осознать, а не раскаяться. Ощутить и познать. Только после этого человек поймет, что он человек. Разве ты со мной не согласен? Или, быть может, я не прав?
— Не знаю…
— Нет, мой друг, ты знаешь. Ты просто боишься сказать это мне. А на самом деле ты бы лично вырвал им сердце и принес его мне еще теплым и бьющимся. И плевать было бы тебе, что ты за это попадешь в мои руки. Месть — вот самое сладкое, что есть в вашей жизни. Разве я не прав? Молчишь? Глупо стесняться своих инстинктов. Почему, когда одним позволено делать все, другие должны уповать на ваш продажный суд и полагаться на дефектную систему?
— Да, ты прав. Но не все такие.
— Все. Все до единого. Вы скрываете это, боитесь самим себе в этом признаться. Какие мысли у вас в голове, известно лишь мне, а они у вас не самые радужные. Но стоит вам раскаяться, как вы все становитесь белыми и пушистыми, а я так не хочу. Я не хочу, чтобы вы прятались за Ним. Я хочу, чтобы педофил предстал перед родителями замученных им детей, попал в их власть, на их суд. Я с радостью отдал бы насильников мужьям, несмотря на ваши законы, потому что таким, как они, человеческие законы не нужны — пусть родственники увидят кровь подлецов, совершивших такое. Уверен, я бы видел только благодарность в глазах матерей и отцов, когда бы они линчевали преступников. Или я не прав? Ах да, прости, я запамятовал: у тебя же не было семьи. Он забыл дать ее тебе, ведь тогда ты был бы привязан к ней. Но разве ты бы позволил надругаться над самым святым? Над своими близкими? Своей семьей? Нет, ни один из вас в здравом уме не простил бы своего обидчика. При этом вам было бы мало его убить — необходимо вдоволь насладиться его агонией, подобно тому, как он наслаждался беспомощностью тех, кого сам мучил. И знаешь что? Я дам тебе прочувствовать все это. Ты поймешь, насколько я прав, когда сам пройдешь через все. А пока, мой любезный друг, продолжим наш просмотр.