Оля умерла, тихо, беззвучно.
С тех пор прошло три года. Дочь Покрасов отвез к своей матери в станицу. Она там привыкла, привязалась к бабушке. Правда, когда он был в отпуске, Аленка спросила: «А меня на корабль возьмешь?» Он ответил: «Вот подрастешь, и обязательно возьму!» Дома он скучал по дочери, хотя прекрасно понимал, что взять ее к себе пока не может.
«Один не живи, женись, дочери нужна женская ласка» — эти слова Оли порой до боли терзали его.
Варя сидела на диване в углу. В зале было тихо. Она подумала о Покрасове — интересно, уехал ли он? Конечно же уехал. Неожиданно она призналась себе, что он понравился ей. Красивое, резко очерченное лицо, темно-зеленые глаза, взгляд хотя и суровый, но, видно, добрый, с легким прищуром. «Если он и вправду живет в Синеморске, я увижу его», — подумала она, ощутив на сердце тепло от этой мысли.
На дворе темным-темно, завывала метель. А здесь уют и тепло. Варя задремала, прислонившись к спинке дивана. Кто-то тронул ее за плечо. Она открыла глаза и не сразу сообразила, что ей улыбается Покрасов.
— Вас не встретили? — ласково спросил он, не смея сесть рядом. — Тут есть один «газик», хотите поехать?
Варя молча поднялась. Он взял ее чемодан.
Когда они подошли к машине, майор-авиатор, осветив карманным фонариком лицо Вари, завистливым тоном изрек:
— Ясно, где морячок задержался... — И, кивнув ему на заднее сиденье, громко сказал: — Садись, пограничник, довезу до города, а потом поеду к себе. У нас сегодня полетов нет, так что торопиться некуда. — Посмотрел на часы, что были у него на руке, воскликнул: — Боже, уже час ночи. Ну, Максим, жми на полную...
Машина бежала по проселочной дороге, по обе стороны которой чернели валуны. На белом снегу издали они напоминали собой огромных тюленей, прилегших отдохнуть. Яркие огни фар выхватывали из темноты снежные сугробы, глыбы камней, низкорослые березы. Варя сидела рядом с Покрасовым, казалось, она слышала его дыхание, стук сердца, и от этого ей было как-то неловко. Длительный полет утомил ее, хотелось отдохнуть, но она старалась не спать, то и дело поглядывая на своего соседа. На его худощавом лице, у правого глаза, чернела едва заметная бородавка, когда он улыбался, она прыгала как живая. Но сейчас Покрасов был какой-то суровый, сосредоточенный. Варя наклонилась к нему, прошептала:
— Вы такой сердитый, я боюсь вас.
— Я — краб, с головы до ног закован в панцирь-броню, — тихо отшутился Покрасов.
«Я, кажется, в него влюбилась», — неожиданно для себя подумала Варя и почувствовала, как жарко трепыхнулось сердце. Ей стало легче, когда Покрасов заговорил о Синеморске. Он сообщил, что там сейчас идет снег.