Легкое беспокойство, как бы не перегнуть, не испортить удачно начавшуюся игру, овладело Шатохиным. Следовало, пожалуй, ослабить возникшую натянутость.
— Как тебе кажется, зачем мне иконы? — спросил он.
— Ну, собираете их, — после заминки ответил Кортунов.
— Будем считать, угадал, собираю. Но не все подряд.
— Не видели моей, а говорите — «подряд». Эта, — Кортунов придавил ладонью сумку, — старше ваших.
— Вот как. Ты что же, хорошо разбираешься в них?
— Немного... У вас из всех пяти самой старой полтораста лет от силы.
— А твоей?
— Семнадцатый век. Начало.
Шатохин покосился на короткопалую, покоившуюся на сумке руку собеседника:
— Хм. Ладно. Подожди немного, поговорим.
Он взялся за отложенные было вилку и нож.
Через четверть часа сидели в номере.
— Показывай, — сказал Шатохин фотографу, и тот, расстегнув «молнию», вынул из сумки, передал из рук в руки Шатохину икону.
Из скита Афанасия! «София, Премудрость Божия». Из тысячи прочих — Шатохин узнал бы, выделил ее. Дело даже не в том, что икона эта в числе других наиболее ценных была на слайдах уртамовского фельдшера, и Шатохин имел возможность изучить, запомнить ее. Это еще мало что значило. Могли существовать повторения «Софии...». Но на афанасьевской — крылатая, с огненным лицом София имела характерную отметину: краска в среднике на кончике левого крыла отколупнута, а в дереве на этом месте — глубокая ромбовидная вмятина. Было даже предание о ее происхождении. Больше трех веков назад, когда староверы общиной подвигались на восток в дикий край, на них напал отряд сибирского князька Тохтамыша. Мета на иконе — след наконечника татарской излетной стрелы. Перед тем, как Шатохину вылететь в древнюю Тверь в командировку, фельдшера приглашали в крайцентр для консультации с ним, и он обращал внимание майора, в частности, и на эту деталь...
Слабо верилось, что пригодится знание. А вот ведь держит в руках именно «Софию...» с отметиной.
Строго-настрого Шатохину было запрещено поддерживать, а тем более самому заводить разговоры о достоинствах и содержании икон, при случае лишь молча рассматривать. Сейчас он мог позволить себе, ничем не рискуя, чуть-чуть нарушить инструкцию.
— София. Символический образ божьей премудрости, — проговорил он, разглядывая шпонки на обороте. — Сколько за нее?
— Две.
— Полторы, — назвал Шатохин свою цену.
— Если бы вы согласились, — осторожно начал Кортунов. — Можно в долларах. Двести семьдесят...
— А ты уверен, что умеешь ими пользоваться? Не попадешься? Да и не тянет эта на доллары. Другое нужно. Еще есть?
— Есть.
— Приноси, посмотрим. А за эту — советскими.