— Ну вот и хорошо. Ты, главное, поправляйся скорее, несмотря ни на что.
Невольно подслушивавшая этот разговор Лантея едва заметно вздрогнула и ниже опустила голову. Она прекрасно понимала, что последняя фраза ее спутника была укором ей лично. Ведь, как бы ни радовался мальчик неожиданному подарку, но его ногам от этого не было лучше. И вполне могло статься так, что еще несколько часов промедления навсегда сделают молодого парня калекой. Тогда он уже вряд ли пощеголяет перед девушками богатым кафтаном. А виновата во всем этом будет именно хетай-ра, взявшая на себя ответственность за Витима.
Заветная серебряная фляга, на которой было высечено имя старшего жреца зинагарского храма, была возвращена мальчику. Он просил об этом с самого пробуждения, желая как можно ближе к себе держать драгоценное доказательство вины Тибоста. И теперь, укутанный в дорогие одежды и сжимавший в руках бесценную безделушку, Витим выглядел как отпрыск какой-то богатой столичной семьи, совершавший путешествие в сопровождении двух наемников бандитского вида.
Уже достаточно неплохо подчинявшийся профессору вороной жеребец с белой звездочкой на лбу послушно впрягся в самодельную арбу. И когда туда перенесли тело раненого, то животное даже не шелохнулось — этот тяжеловесный конь почти не чувствовал подобной нагрузки, готовый отправиться в дорогу и с куда более массивной поклажей.
Процессия продолжила свой путь, намереваясь как можно скорее прибыть в Зинагар.
Дорога была на удивление пустынна. То ли боги неожиданно решили смилостивиться над беглецами, сторонившимися уже собственной тени, то ли Зинагар переживал не лучшие времена, и в сторону города даже не ехали никакие обозы странствующих торговцев или крестьян, везших урожай на продажу. Только дорожные столбы каждый километр угрюмо тянулись вдоль редеющих лесов и холмистых равнин, зелеными полотнами раскинувшихся до самого горизонта.
Через пару часов мальчику стало плохо. У него началась горячка, а кожа вот-вот была готова потрескаться от собственного жара. Казалось, если бы грудь ребенка в тот момент окатили ледяной водой, то от нее поднялся бы густой пар, как от банной печи. Витим дремал урывками, жалобно постанывая и крича во сне. Его ноги болезненно разбухли, ожоги мокли и наполнялись желтым дурно пахнущим гноем.
Беспокойство Лантеи росло с каждой минутой, но с жгучей тоской на сердце она вынуждена была признаться самой себе, что помочь мальчику она больше ничем не могла. Здесь требовались травы и мази, которыми располагали лишь хорошие дорогие врачеватели. Все, что оставалось девушке, — это только поить ребенка, заживо сгоравшего на ее руках, и обтирать от пота его бледное лицо, неотступно следуя рядом с арбой.