, подкармливать, определять возраст, составлять описи. Потом подъезжать и напрыгивать. В то же время каждый день я обучал молодежь езде – сначала в манеже, потом в поле. Часто устраивал взводные учения и дальние поездки. Изо дня в день следил за уборкой лошадей и за чистотой конюшни. В нормальных условиях военной службы все делается почти само собой. Теперь ничто само собой не делалось. С утра до вечера приходилось стоять над душой, действовать на самолюбие, настаивать, требовать. Зато результаты, по крайней мере что касается лошадей, получались, по совести, хорошие. Было приятно войти в чистую, просторную конюшню, потрепать по крупам отличных упряжных и верховых лошадей, бодрых, сытых, с лоснящейся шерстью. Моя гнедая Мэри косила на меня глаз, вбирала дыхание хозяина, гремели цепи, постукивали копыта. Не бог весть какое достижение эти полсотни коней, но у меня было приятное сознание, что работаю не впустую. Дома штудировал «Книгу о лошади» князя Урусова – лучший труд по гиппологии на русском языке. История древней философии ожидала лучших дней. Советовался с помещиками, коннозаводчиками, ветеринарами. К концу лета через мои руки так или иначе прошло сотни четыре лошадей. (Большую часть приводимых крестьянами во время экспедиций приходилось браковать.) Образовался порядочный опыт. Мне предлагали даже место члена-приемщика ремонтной комиссии. Положение Куриня в то время было почти безнадежным, и я в принципе согласился, но потом, не дождавшись назначения, уехал на Дон. Увлекался я и барьерной ездой. Мэри свободно брала барьер в два аршина два вершка. Случалось, понятно, и падать. Однажды я так хлопнулся виском о твердую землю (лошадь попала ногой в незаметную дыру от столба и перекувырнулась), что потерял сознание. От этого случая осталось воспоминание в виде периодически повторяющихся мигреней.
По субботам обыкновенно устраивались дальние поездки, верст за пятнадцать-двадцать. Выезжали на заре, проводили целый день где-нибудь в селе, там же обедали и возвращались поздно вечером, когда спадет жара. Эти поездки любили все – и офицеры, и старые солдаты, и учащиеся. У кого не было коней, старались достать. Артиллеристам охотно доверяли лошадей и из других частей нашего отряда.
По утрам поля пахли зреющей пшеницей и полынью, кричали невидимые перепела, с первыми лучами солнца начинали заливаться на разные голоса бесчисленные кузнечики. Свежие, сытые лошади шли широким шагом… В такое утро хорошо дышалось, хорошо пелось и хорошо мечталось. Иногда мне чудилось, что на самом деле воскресли времена гетманов. И козаки запорожские воскресли. Звонкими молодыми голосами поют о славе далеких походов, о степях, где буйно и весело гуляет рыцарство вольной Украины… Захватывало очарование старых песен».