Я говорил с пожилым почтенным штаб-офицером, и это помогло мне остаться совершенно серьезным. Будь на его месте корнет, пожалуй бы, не выдержал и рассмеялся. Сразу представил себе: из Шампани, оккупированной вражеской территории, приехали в «союзную страну» и не хотят на первых же шагах наделать неловкостей. Заверил подполковника, что по украинским законам он имеет право потребовать доставки продуктов, а я со своей стороны готов перевести все, что нужно, старосте.
Потом мне предложили «ein Glas Moselwein». Сидели в чистой прохладной хате, пили хорошее вино и говорили о чем пришлось. Я сразу почувствовал, что попал в крепко спаянную полковую семью. Чувствовалось только, что у германцев при всей сердечности отношений меньше, чем у нас, разграничивается служебная и частная жизнь. В русском кавалерийском полку все были между собой на «ты». Здесь не только штаб-офицеров, но и всех старших молодежь называла по чинам. Тем не менее беседовали просто и дружно, без всякой аффектации дисциплинированности. Просто другие, непривычные для нас формы воинской жизни. Русскому они были бы, вероятно, стеснительны именно благодаря непривычности, у германцев эти формы, видимо, вошли в плоть и кровь.
Очень мне понравилось отношение к вольноопределяющемуся. Этот отлично дисциплинированный юноша, видимо, считался членом офицерской семьи. Участвовал в общем разговоре, за столом сидел с лейтенантами. Меня почтительно спросил:
– Господин обер-лейтенант, вы говорите только по-украински или умеете говорить и по-русски?
Опять я едва не рассмеялся. Как мог серьезно, объяснил, что в России раньше все офицеры должны были знать русский язык. Совсем как в Англии или во Франции. Об украинском вообще умолчал. Впрочем, мне уже вторично пришлось услышать от германца тот же вопрос. Впервые меня спросил, умею ли я говорить по-русски, один унтер-офицер через несколько дней после взятия Лубен. Тот был в большом недоумении, когда услышал, что господин обер-лейтенант вообще по-украински не говорит.
В собрании кавалеристов бывали только офицеры и вольноопределяющиеся «einjährige Freiwilligen». Артиллеристы гаубичной батареи приглашали к себе и унтер-офицеров, по крайней мере, некоторых. Я встречал их там всякий раз, как бывал в гостях у гаубичников. Очень культурный, относительно молодой фельдфебель обычно участвовал и в ужинах, которые от времени до времени устраивались то германскими, то куринными артиллеристами в ресторане «Давида». Насколько был распространен в военное время в германской армии обычай приглашать заслуженных унтер-офицеров в офицерскую среду, я не знаю. В мирное время в офицерские «казино» они не допускались, но имели свои собрания. Во всяком случае, в Лубнах я не раз одновременно сидел за столом с ними и с драгунскими офицерами, гостями артиллеристов. Фельдфебель и унтер-офицер держали себя прекрасно. По правде сказать, мне было обидно сознавать, что по своему культурному уровню, да и по профессиональным знаниям они выше девяноста процентов наших пехотных прапорщиков военного времени. С другой стороны, в отношении к ним офицеров не чувствовалось и тени высокомерия. Видимо, в приглашении унтер-офицеров в «казино» никто не видел для себя обиды.