.
На Крещатике и в Липках встречались «весь Петербург» и «вся Москва». Уверяли, что в Киеве собралось две трети сенаторов Российской империи. В южно-русской столице стали появляться богатые и родовитые австрийские и германские семьи. Ехали «на дачу» в богатую и привольную страну, где веер было вдоволь и жилось гораздо лучше, чем в Центральных державах. Я видел Киев в разные годы. Никогда, даже в эпоху предвоенного расцвета, он не был, внешне по крайней мере, таким блестящим, оживленным, людным городом, как при гетмане. Собственно, будь у настоящих украинцев немножко больше широты взгляда, они должны были бы радоваться. Силою вещей Киев стал подлинной столицей огромного и сравнительно упорядоченного государства. Под охраной немецких штыков аппарат управления быстро налаживался. Несмотря на все свои недостатки, Украинская Держава была, конечно, несравненно больше похожа на государство, чем любое южнорусское государственное образование, кроме, пожалуй, маленького героического Крыма 1920 г. Разница в том, что последний все время оставался осажденной крепостью, в то время как Украина Скоропадского никакой внешней войны не вела. Что касается восстаний, вроде Таращанского или Звенигородского, то для наблюдателя, не слишком задумывавшегося над положением вещей, – огромному большинству задумываться не хотелось, – это были в конце концов эпизоды местного значения, не нарушавшие мирного хода в общей, несомненно, налаживавшейся жизни[258].
Быт гетманского Киева иногда стараются представить либо как оперетку, либо как «пир во время чумы». Элементы оперетки в Украинской Державе, несомненно, были, но наряду с ними было и подлинное государственное строительство, особенно в некоторых областях. Основанная при Скоропадском Украинская академия наук пережила Державу. Думаю, что переживет и большевиков.
Что касается «пира» и «чумы», то, по правде говоря, во время моих наездов в Киев я не видел ни того, ни другого. Зато сильно чувствовалась радость избавления и радость жизни, особенно это касается молодых офицеров, долго пробывших на войне. Бросить все и ехать на Дон и Кубань для «устроившихся» было очень нелегко.
Крепко держались за веселую киевскую жизнь и те, кому приходилось очень нелегко в гетманской столице. В переполненном городе открывалось множество новых ресторанов и кафе. В качестве лакеев в них служили главным образом бывшие офицеры. Тогда, в 1918 г., мысль вообще плохо мирилась с возможностью такого сочетания понятий – «бывший офицер» и «лакей». Кроме того, многие из новых ресторанных слуг, чтобы показать публике, что они не «простые», нацепили на лакейские фраки значки военных училищ. Большей моральной безвкусицы действительно трудно себе представить. Насколько помню, это безобразие в конце концов было воспрещено властями.