Залюбовался женой Володей и вновь защемило сердце: «Уеду – другие кобели так же вот станут гоняться».
Уж протянул руку, уж схватил за косу, но выпустил: заглядевшись, стукнулся о берёзовый сук. Остановила не эта боль, другая, сердечная, без видимых синяков. Пал на веники туча тучей.
Стешка растерянно оглянулась, крикнула и, обежав огромную муравьиную кучу, воротилась к нему. Дышала ровно, будто и не бегала. Может, и правда колдунья лесная. Как ни противился, приворожила. И теперь нет от неё спасения. Куда бы ни шёл, все думы о ней...
– Ой! – прибирая косу, Стешка увидела кровь на надбровье, слизнула и, уронив Володея на веники, хрипло, зовуще затоковала: Люба мой! Солнце! Больше мамки люблю! Больше бога! Душа плавится... люби! Ду-ушно! Сла-адко!
Солнце, взлетев, вырубило лучами просеку, пронзило муравьиную кучу, копну изувеченных свежих веников и, словно устыдившись неистовых Стешкиных выкриков, стонов, поспешило к елани, на которую выбежал крохотный оленёнок. Чуть погодя к нему подошла матка. Увидав привязанную лошадь, всхрапнула, вслушалась и, ткнув детёныша мордой, затрусила в лес. А на зелёной куче из веток, ненавидя себя за слабость, плакал мужчина, казак. Женщина, истомлённая мощною лаской, гладила его смоляные завитки.
– Ежели ты... ежели... слышь? Тогда сама себе петлю намыливай! – бросал отрывисто Володей.
Стешка молчала, затаённо, мудро улыбалась, радуясь его ревности.
– Никого мне не надо. Тобой полна!..
– Врё-ёшь! – взревел Володей разбуженным шатуном. Поднялся на четвереньки, заглянул сверху в плавающие, полные солнца глаза.
– Вру дак вру... Про себя я всё знаю и... – Стешка не договорила, перевернулась от его удара на бок. Забывшись, он снова ткнул её кулаком, вышиб сознание. Глаза Стешкины, сверкавшие изумрудами, погасли, сомкнулись ресницы. Кроткие руки, ласкавшие его, провисли как плети. Правая, после тычка оказавшаяся под боком, неловко заломилась. Володей опомнился, расцепил кулак, занесённый для нового удара. Взяв Стешку, виновато застонал, затряс её, стал нацеловывать.
– Убил! Уби-ил, чёрт! – проклинал себя.
– Бьёшь... – очнувшись счастливо пробормотала Стешка и, не открывая глаз, улыбнулась. – Стало быть, любишь?
– Люблю! Люблю! – на весь лес заблажил Володей.
Припав ухом к его груди, Стешка шепнула:
– А я знаю... всегда знала... Сердце твоё слышу!
...Это вчера было. Сейчас же Володей испытывал вновь лютое желание избить её, изувечить, чтоб никому не досталась такая невиданная красота! Моя! Навеки моя! – говорил. Верилось и не верилось. Вспоминалась Фетинья, жена Иванова.