Для тех, кто путешествует по континенту, справедливо общее правило, что самый простой способ говорить на иностранном языке – это философствовать. Самая сложная разновидность разговора – беседа об обычных вещах. Причина этого очевидна. В каждой стране свои названия для предметов первой необходимости, и, как правило, звучат они несколько странно и причудливо. Как, например, француз догадается, что угольное ведро может называться «сливом»? Если он когда-нибудь и видел слово «слив», это было в «Джинго пресс»[62], где выражение «политика слива» используется всякий раз, когда мы жертвуем чем-то ради малой страны, как либералы, вместо того чтобы пожертвовать всем ради великой державы, как империалисты.
Чтобы стать в Германии поэтом, англичанину достаточно догадаться, что немцы называют перчатку «ручная туфля». Местные жители называют обычные вещи, так сказать, прозвищами. Они дают своим ванным и стульям причудливые, эльфийские и почти ласкательные имена, как если бы те были их собственными детьми! Но поспорить об абстрактных вещах на иностранном языке может любой, кто когда-нибудь доходил до четвертого упражнения в учебнике для начинающих. Едва он сумеет составить предложение, как обнаружит, что слова, используемые в отвлеченных или философских дискуссиях, у всех народов почти одинаковы. Они одинаковы по той простой причине, что все появились на свет в лоне нашей общей цивилизации. В христианстве, Римской империи, средневековой Церкви или в эпоху Французской революции. «Нация», «гражданин», «религия», «философия», «власть», «республика» – такие слова почти одинаковы во всех странах, где мы путешествуем. Поэтому сдерживайте свое бурное восхищение молодым человеком, который может поспорить с шестью французскими атеистами, впервые высадившись в Дьеппе. Даже я это смогу. Но весьма вероятно, тот же молодой человек не знает, как по-французски будет «рожок для обуви». Хотя из этого обобщения есть три огромных исключения.
1) Для стран, которые вовсе не относятся к европейским и никогда не имели наших гражданских идей или классического латинского образования. Я не стану притворяться, что патагонский вариант понятия «подданство» мгновенно всплывает в моей памяти или что слово «республика» по-даякски знакомо мне с младых ногтей.
2) Для Германии, где этот принцип хоть и применим ко многим словам, – таким, как «нация» и «философия», – но неприменим в целом, поскольку Германия проводит особую и целенаправленную политику поощрения исключительно немецкой части своего языка.
3) Для человека, который вообще ни одного языка не знает, как это в целом случилось со мной.