Балодис: Какое же твое предложение?
Егоров В.: Серьезное это дело, ребята, — из комсомола исключить. Может, строгача обоим?
Надеин: Егоров прав, ребята. Погорячилось наше бюро. Хотя, честно говоря, мне поведение Аверина нравится куда меньше, чем проступок Гусева. Не любят тебя здесь, Аверин.
Аверин: А я не девушка, между прочим.
Надеин: Зря так говоришь. Я вам такой случай расскажу. У нас на стройке в Саянах один парень был, бывший уголовник, вор. Туго входил в нашу бригаду. Но все-таки вошел. Послали мы его в город, совсем как Макаренко делал, — за деньгами, он по доверенности на всю бригаду получал. Короче говоря, возвращался он на мерине верхом, деньги в сумке, новыми тысячи три. Вдруг мерин чего-то испугался и понес. Парень с него кувырком. А на мерине сумка с деньгами.
Словом, решил парень к нам не возвращаться, подумал, все равно не поверим. Мы его через месяц с милицией нашли. А мерина привели геологи, и сумка на нем с тремя тысячами. Потом, когда этот парень вернулся, мы еле сдержались, чтобы ему морду не набить. А он стоит и ревет. Вот что такое настоящие ребята, Аверин, и дружба тоже... Это я к слову. У нас ребята не хуже, чем там, на стройке, были. А ты им в лицо плюешь. В город тебя тянет? Рапорты пишешь? Да тебе в городе только девочки и выпивка нужны!
Я так думаю: объявить обоим строгий с занесением. И просить начальника заставы хода аверинским рапортам не давать. Пусть отслужит здесь сколько положено.
Капитан Лобода: По-моему, вы все еще не представляете себе сути происшедшего. Самое главное — оказалась нарушенной граница, и это нарушение не было обнаружено. С Авериным у меня был разговор, и я сказал ему то же самое: с заставы не отпущу. Аверин пригрозил мне, что мы с ним еще намучаемся. Я никак не могу оправдать Гусева. Человек должен владеть собой, уметь сдерживаться, хотя это и очень трудная наука. Но поступок Аверина, его гнилая философия на тему дружбы и товарищества — куда серьезнее. И он, на мой взгляд, должен нести бо́льшую ответственность. О наказании Гусева посоветуюсь с начальником отряда, пусть узнает, что такое гауптвахта.
Балодис: Кто еще хочет высказаться? Ты, Костюков?
Костюков: Нет.
Балодис: Вы же с Авериным вроде друзья. Скажи, что ты думаешь. К тому же, сам поддерживал его, когда Аверин нападал на Гусева.
Костюков: Все ясно! Ошибочка вышла.
Аверин: Молодец, повар!
Балодис: Будем голосовать.
Обоим дали по строгому выговору.
Я смотрю на них — на Аверина и на Гусева. Гусева трясет, все его огромное тело ходит ходуном. Он встает первый и идет к выходу. Аверин сидит неподвижно, как восточный божок. Дорого бы я дал за то, чтобы узнать, что он переживает в эти минуты. А может, ничего не переживает, может, ему все уже до лампочки? А это значит: покатится человек по наклонной. И вдруг я чувствую, что мне хочется, чтобы решение собрания не утвердили. Я сам позвоню в политотдел, сам попрошу об этом начальника политотдела. Ведь не может же быть, чтобы Аверин ничего не понял и ничего не почувствовал в этот трудный день...