О том первом нашем свидании запомнилась сухая отрывистость речи, словно говорившей: к чему турусы на колесах подпускать? Вы же понимаете, что нужно? Тогда действительно друг друга с полуслова понимали. А нужно было, как выяснилось, составить сборник статей, посвященных разработке вопроса о мелкой земской единице. За этим бесцветным названием скрывался животрепещущий вопрос о крестьянском равноправии, о замене сельского и волостного крестьянского управления, сохранявшего еще чувствительные остатки крепостного права, всесословной ячейкой как основным звеном земского самоуправления. Князь обратился по надлежащему адресу – Лазаревский был несравненным знатоком и теории, и практики государственного права, он и выразил готовность написать для сборника теоретическую статью о самоуправлении, но от редакционной работы решительно отказался и, знакомя меня с Долгоруковым, сказал: вот как раз тот человек, который вам нужен.
В это время судьба послала мне в полном смысле незаменимого помощника по «Праву» – М. И. Ганфмана, молодого юриста, недавно приехавшего в Петербург из Казани с письмом от профессора Шершневича, горячо его рекомендовавшим. Но письмо оказалось лишним: внешность на меня всегда производила сильное впечатление, и какая-нибудь казавшаяся неприятной черта внушала предубеждение, которое трудно было преодолеть. Но все же мне кажется, что бывают люди, внешность коих как бы гарантирует их внутренние качества. К таким именно принадлежал Ганфман со своей красивой точеной головой, умными глазами, добродушной, мягкой улыбкой, преждевременной полнотой и неловкими, неуверенными движениями и жестами. Мы быстро сблизились, он стал членом семьи моей и преданнейшим заботливым другом. Естественно, что сходятся люди с противоположными свойствами, и его нерешительность была благодетельным противовесом моей импульсивности, от которой ему приходилось не раз незаслуженно и несправедливо терпеть. В «Праве» он начал работу с составления отчетов о сенатских заседаниях, и эти отчеты могли бы служить образцом сжатого, точного и яркого изложения решенной юридической контраверзы. Но главный, особенный талант его, которому соответствовала и душевная склонность, выражался в замечательном умении подать мудрый совет, и этот талант свидетельствовал о чуткой и трезвой ориентации в политической и общественной обстановке и о знании людей. Так мы и проработали с Ганфманом почти беспрерывно до эмиграции, которая развела нас в разные стороны. Скажу здесь, что теперь большим утешением служит воспоминание, как я всегда старался окружить себя людьми талантливыми, испытывал величайшее наслаждение, когда встречал их, мог схватить за шиворот и прикрепить к «Праву».