Это все, что мне известно. Я узнал эту историю из вторых уст; не исключено, что множественные пересказы превратили ее в скетч. Мне не под силу оценить ущерб, отследить пути к примирению или заглянуть в душу каждой из сторон. В чем-то это, конечно, банальный случай, но только не для участников.
Я уже несколько лет живу один. Вы, наверное, догадались. Впрочем (я, кажется, повторяюсь), здесь речь не обо мне.
Из записных книжек Э. Ф.:
• «Мир устроен плохо, потому что Бог создал его один. Если бы Он советовался с двумя-тремя друзьями, с одним в первый день, с другим – на пятый, с третьим – на седьмой, мир был бы совершенством». д/обсужд. в ауд.
В ее записных книжках содержались кое-какие полностью сформулированные выводы, подходящие цитаты, автобиографические заметки, воспоминания и какие-то обрывки. Например, «Коричневые яйца»: то ли название стихотворения Элизабет Бишоп, то ли первый пункт списка покупок. Элизабет Финч могла бы назвать такой тип текста «олья подрида» – увидев это словосочетание, многие полезли бы в словарь.
В записной книжке номер семь я обнаружил два аккуратных столбца:
После краткого ознакомления мне вспомнилось, как на вводной лекции Э. Ф. пообещала дать нам список дополнительной литературы. Если именно его я сейчас читал, то в свое время он бы, думаю, привел меня в некоторое уныние.
А вот несколько автобиографических заметок:
• Перед смертью мама сказала, что скоро будет наблюдать за мной сверху и ожидать нашего воссоединения. Надежд на встречу с мужем в какой бы то ни было форме она не выразила. Я улыбнулась и погладила ее по руке – это самое большее, что можно было сделать в такой ситуации. А после ее смерти я ни разу не почувствовала на себе ее взгляд – ни реальный, ни гипотетический, даже в те моменты, которые некоторым – а уж ей-то бесспорно – показались бы щекотливыми или постыдными. Сейчас она всего лишь прах, и отец тоже прах, но постарше. Я всегда это знала.
И далее:
• В годы моего детства в округе проживало много «незамужних тетушек», которые уже в силу такого именования считались невинными во всем, что касается тела, и благополучно уносили девственность с собой в могилу. Они же – старые девы; сейчас этот термин практически вышел из употребления. Незамужняя дочь, ведущая хозяйство в доме овдовевшего отца или вдовицы-матери. Две сестры, которые годами делят кров: одна боится, что какой-нибудь мужчина выберет другую, и обе, вероятно, надеются на появление хоть какого-нибудь мужчины (по Чехову). Отдельное проживание давало им хоть какой-то социальный статус, окрашенный в равной степени жалостью и восхищением. Я не принадлежу ни к одной из вышеупомянутых категорий. У меня нет желания иметь сестру, с которой я могла бы разделить свою жизнь, и я отказалась (хотя меня и не особо просили) поддерживать вдовицу-мать, разве что с расстояния и материально. Что же касается сердечных дел, можно строить любые домыслы, но жалость будет неуместна и даже оскорбительна. А как от нее уйти? Но меня она не волнует.