Квартирная хозяйка испытывала к Холмсу благоговейное почтение и даже в самых вопиющих случаях ни разу его не упрекнула. Кроме того, она была к нему привязана, потому что Холмс всегда бывал с женщинами очень любезен и ласков. Правда, слабый пол не вызывал у него ни симпатии, ни доверия, но рыцарские качества Холмса оставались при нем. Зная, как искренне миссис Хадсон уважает моего друга, я со всем вниманием отнесся к ее словам, когда она на втором году моей семейной жизни явилась ко мне на квартиру и рассказала, что с Холмсом не все ладно.
– Он умирает, доктор Ватсон, – поведала она. – Уже три дня ему все хуже и хуже, и я не уверена, что он доживет до утра. Я хотела позвать врача, но он не позволил. Утром я увидела его ввалившиеся щеки и горящие глаза вполлица – и не выдержала. «С вашего разрешения или без, мистер Холмс, – говорю, – но я сей же час отправляюсь за доктором». – «Раз так, то пусть это будет Ватсон». На вашем месте, сэр, я бы поторопилась, а то не застанете его в живых.
Это известие меня ужаснуло: я ведь понятия не имел о болезни Холмса. Естественно, я тут же схватился за пальто и шляпу. По пути я стал выспрашивать у миссис Хадсон подробности.
– Я мало что могу рассказать, сэр. Он вел расследование в Ротерхите, в переулке у берега Темзы, и подхватил там эту болезнь. В пятницу слег в постель и с тех пор не вставал. И все три дня ничего не ел и не пил.
– Боже правый! Но почему вы не позвали врача?
– Он не позволял, сэр. Вы же знаете, с ним не поспоришь. Я не решалась ослушаться. Но ему недолго осталось, вы сами поймете, когда его увидите.
Зрелище и в самом деле было плачевное. В тусклом свете туманного ноябрьского дня комната больного выглядела уныло, но меня ужаснуло не это, а костлявое, изможденное лицо, глядевшее с кровати. Глаза больного лихорадочно блестели, на щеках горел нездоровый румянец, рот ввалился, губы покрылись коростой; тонкие руки, лежавшие на одеяле, непрерывно дергались, речь звучала хрипло и сбивчиво. Когда я входил, на лице Холмса было написано полное безразличие, но меня он узнал и слегка оживился.
– А, Ватсон, похоже, для нас настали дурные дни, – проговорил он слабым голосом, но в своей обычной беззаботной манере.
– Дружище! – вскричал я, подходя ближе.
– Стойте! Не приближайтесь! – Таким резким, повелительным тоном он разговаривал только в самые критические минуты. – Если подойдете, Ватсон, я выставлю вас за порог.
– Но почему?
– Потому что я так хочу. Этого вам достаточно?
Да, миссис Хадсон была права. Спорить с ним не приходилось. Однако видеть, как он слаб, было невыносимо.