Воскресенье выдалось мокрым и промозглым: ветер дул резкими порывами с утра до ночи. И когда колокола зазвонили к обедне, казалось, они пытаются заглушить шум ветра и высушить лужи, поскольку звучали очень громко и зловеще, а уж Дом так вообще выглядел воплощением мрачного уныния.
Я как раз читала молитвы при свече, и отблески огня в камине играли на потемневшем оконном стекле. Вознося молитву о детях, лишившихся родителей, вдовах и всех прочих, угнетенных и отчаявшихся, я вдруг снова увидела Глаз. В следующий миг он исчез, как было и прежде, но теперь я еще сильнее уверилась в том, что действительно видела его.
В общем, ночь выдалась еще та! Стоило смежить веки, как мне начинали мерещиться глаза. На следующее утро, в крайне неурочный и (как следовало, пожалуй, сказать, если бы не железная дорога) неправдоподобно ранний час прибыл Троттл. Он сообщил мне все последние новости об Уэллсе, после чего я рассказала ему о Доме. Троттл слушал меня с огромным интересом и вниманием, каких только можно было желать, пока я не дошла до Джарбера, и тогда он в мгновение ока охладел к моему повествованию, преисполнившись занудства и самоуверенности.
– Итак, Троттл, – сказала я, делая вид, будто ничего не замечаю, – когда мистер Джарбер нанесет нам визит сегодня вечером, мы будем держать совместный совет. Как говорится, одна голова хорошо, а три лучше.
– Не думаю, мадам, что в этом есть необходимость; голова одного мистера Джарбера способна самостоятельно справиться с любой проблемой.
Твердо решив игнорировать его детские обиды, я лишь повторила, что мы должны все вместе обсудить положение.
– Я исполню любой ваш приказ, мадам. Но сомневаюсь, что голова мистера Джарбера способна выдержать какое бы то ни было давление, которое может быть на нее оказано, если мне будет позволено высказать свое мнение.
Это был уже вызов чистой воды; а его манера, когда он на протяжении всего дня то заходил ко мне, то вновь удалялся по делам, делая вид, будто вовсе не замечает Дома, выглядела еще более провокационной. Однако, приняв твердое решение не обращать внимания на его выходки, я не подавала признаков того, что на самом деле все вижу и замечаю. Но вечером, когда Троттл, впустив Джарбера, отказался помочь тому снять плащ, а Джарбер в отместку принялся размахивать своей тросточкой, тыча ею в спинку плетеного кресла и китайские безделушки, а затем, пытаясь самостоятельно расстегнуть своих свирепых львов (чего он просто физически не мог сделать), едва не угодил Троттлу в глаз, я готова была задушить обоих.