Алисе пришло время получить очередную весточку от мужа. Одно письмо из Кейптауна уже дошло до нее. Теперь она ждала следующего, в котором Франк должен был уведомить ее о своем прибытии в Индию. Неделя шла за неделей, в конторе судовладельца не имели никаких известий о судьбе корабля, жена капитана пребывала в тревоге и неведении, как и сама Алиса, и ее начали одолевать гнетущие страхи и дурные предчувствия. В конце концов настал тот день, когда в ответ на ее запрос из конторы по найму моряков торгового флота пришло письмо, в коем сообщалось, что судовладельцы потеряли последнюю надежду разузнать что-либо о судьбе «Бетси-Джейн» и отправили в страховую компанию соответствующий иск. Теперь, когда он ушел навсегда, она испытала острый приступ горячей любви к ласковому кузену, доброму другу и надежному защитнику, коего больше никогда не увидит. Ее вдруг охватило жгучее желание показать ему их первенца, хотя до сих пор она жаждала взрастить и взлелеять дочку исключительно для себя – она оставалась ее единственным достоянием. Но между тем горе Алисы было тихим и незаметным – к вящему негодованию миссис Уилсон, надрывно оплакивающей приемного сына так, словно долгие годы она жила с ним душа в душу. Женщина искренне полагала своим долгом разражаться потоком горьких слез при появлении очередного нового лица. Она столь рьяно убивалась из-за того отчаянного положения, в которое теперь попала юная вдова, и беспомощности малышки, оставшейся без отца, что создавалось впечатление, будто миссис Уилсон смакует эту печальную историю.
Так прошло первое время вдовства Алисы. Малу-помалу события вернулись в прежнюю, естественную и спокойную колею. Но тут единственное сокровище вдруг стало угасать и чахнуть, словно самой судьбой этому юному созданию были предначертаны тяжкие испытания. Загадочный недуг ребенка оказался болезнью позвоночника, что неизбежно должно было отразиться на состоянии здоровья девочки, но отнюдь не укоротить ее дни – по крайней мере, так уверяли доктора. Алиса со страхом и отчаянием думала о долгих годах страданий, ожидавших ее единственное дитя, которое она любила всем сердцем. И одна лишь Нора догадывалась, что сердце матери разрывается от боли; об этом больше не знал никто, кроме Господа Бога.
Так уж получилось, что, когда старшая миссис Уилсон однажды пришла к ней в большом расстройстве по поводу уменьшения стоимости имущества, оставленного ей покойным супругом (уменьшения столь значительного, что ее дохода отныне едва хватало на содержание самой себя, не говоря уже об Алисе), последняя никак не могла взять в толк, каким образом что-либо, не имеющее непосредственного отношения к здоровью или жизни, могло вызвать подобную скорбь; и потому отнеслась к этому известию с раздражающим равнодушием. Но когда после обеда в комнату внесли больного ребенка и бабушка (как бы там ни было, все-таки любившая девочку) разразилась новыми стонами в отношении своей утраты, коих малышка, конечно же, не понимала, а потом вдруг заявила, что планировала обратиться за консультацией к нескольким докторам и заодно обеспечить ей надлежащий покой и уход, между тем теперь, дескать, все ее мечты пошли прахом, – Алиса смягчилась, придвинулась поближе к миссис Уилсон, и обе решили: будь что будет, однако они станут держаться вместе. После долгих бесед, состоявшихся в последующие дни, было решено: миссис Уилсон снимет большой дом в Манчестере (часть комнат которого можно будет сдавать внаем), частично обставит его той мебелью, что у нее еще оставалась, а остальную закупит на последние двести фунтов невестки. Миссис Уилсон родилась в Манчестере и, вполне естественно, желала вернуться в родной город. Кое-кто из ее тамошних знакомых как раз в это время отчаянно нуждался в жилье, обещая платить за него не скупясь. Алиса взяла на себя общее руководство предприятием и домашним хозяйством. А Нора, верная Нора, предложила готовить, убирать и выполнять остальную работу только ради того, чтобы иметь возможность остаться с ними.