Роберт также скрыл другую важнейшую деталь, способную провести прямую нить к преступнику, а именно то, что сказал ему нападавший перед тем как начал избивать, — скрыл упоминание имени Юлии. С этим он должен будет разобраться сам. Ведь нападение произошло всего через несколько минут после того, как он решил сделать все возможное, чтобы обнаружить истинные обстоятельства столкновения, в котором Юлия приняла участие. Чтобы завоевать ее любовь. Чтобы вернуть себе способность любить. Оказывается, он не единственный, кто борется за ее любовь, а может быть, и обладает ею. Как же он не распознал сразу, что Юлия пытается его завлечь, соблазнить и заставить работать на себя. Всему виной внимательный взгляд ее серых глаз, простой и открытый, как будто обещающий продолжение. Урожденные израильтянки не смотрят так. Их взгляд полон уверенности в себе, внушенной годами равноправного воспитания. Но взгляд Юлии был другим — покорным и зовущим, ищущим поддержку и защиту. И вот Роберт возомнил себя героем — спасителем Андромеды, прикованной к Яффской скале.
Как легко обманулся он, поверив случайному взгляду, и влюбился, и построил планы! Родись, как и Юлия, в России, он был бы менее доверчив. Но не спасли русские корни! Его бабушка, приехавшая в Палестину с театром Абима, хорошо знала русский язык, но научила внука лишь нескольким словам: пирожки да матрешки. Зато она оставила в наследство двенадцатиквартирный четырехэтажный дом, заселенный жильцами под ключ. Роберт видел у бабушки книги на русском языке, но ему никогда не приходило в голову перелистать их. Впрочем, и он читал Чехова и Достоевского в переводе на иврит и был поражен загадкой русской души.
Пусть так! Пусть ему не дано понять русских, но зачем же об стену головой? Ясно, что громила не собирался убивать его, а хотел только запугать. Видимо, отпор, оказанный Робертом, обидный удар в лицо, вывел его из себя. От боли и обиды преступник потерял контроль над собой и начал избивать всерьез, но потом то ли взял себя в руки, то ли решил, что убил ненароком потерявшего сознание Роберта. Но это же глупо запугивать следователя, который может поднять на ноги всю полицию, чтобы разыскать преступника! И вот, пожалуйста, его замысел удался хотя бы в том, что Роберт не выдал его и Юлию. Да, не выдал, но не из-за страха, а по другой, совсем другой причине.
Роберт обдумывал последние события, лежа на больничной койке, борясь с тошнотой и то и дело проваливаясь в забытье. На следующий день ему стало лучше. Компьютерная томография головы не показала внутреннего кровотечения. Врачи поставили диагноз сотрясение головного мозга и отпустили его домой, порекомендовав лежать в постели неделю, но Роберт поспешил на работу. В нем еще теплилась надежда, что Юлия придет на назначенный заранее допрос и опровергнет подозрения Роберта. Он ведь не был на сто процентов уверен, что нападавший говорил о Юлии. После сотрясения мозга всякое может померещиться. Роберт опросил секретаршу об оставленных сообщениях, а затем долго сидел в кабинете, дожидаясь Юлию. Он отказался от работы, живо подкинутой ему начальником, не терпевшим, когда его подчиненные сидели без дела. Он ждал, стараясь не смотреть на часы, занимая себя наведением порядка в заваленных старыми бумагами ящиках. Он положил дело Юлии перед собой на стол, но не открывал, испытывая к нему смешанные чувства, как и к самой подопечной. Шаги за дверью кабинета всякий раз привлекали его внимание, но это были не те шаги — ее он узнал бы из тысячи. Она не пришла ни в назначенное время, ни через час, ни через два. Отчаявшись, Роберт отправился на поиски сэндвича, приказав секретарше всех впускать и никого не выпускать. По дороге он заглянул к следователю, ведущему его дело.