Вокруг гуляли люди. Их лица были рассечены множеством шрамов и обезображены сильнейшими ожогами. На них не было живого места и Люциусу с трудом узнавал во многих из них своих знакомых. Сейчас они просто ходили вокруг, словно по своим делам. Видя Люциуса, они вставали на колени и начинали молиться ему. Раньше это грело душу, теперь же он просто проходил мимо.
Он протянул руку, желая взять яство со стола, который всегда был здесь. Рука прошла по воздуху и взяла из миски, которой секунду назад здесь не было, что-то круглое и ровное, будто крупная вишня. Он поднёс это ко рту и машинально рассмотрел. Это был человеческий глаз голубого цвета.
Не особо задумываясь, Люциус проглотил его и разжевал, чувствуя потёкшую по рту воду и вязкое желе.
— Ты стареешь. — Прозвучал отовсюду грубый громкий голос демона. — Не страшно избавляться от меня?
— Ты сам этого хочешь.
— А ты?
— Ты сам знаешь.
— Знаю.
Голова, будто сама, повернулась в сторону. Перед ним стояла Холька. На её лице были чешуйки, перемешанные с сильно обожжённой кожей. За спиной росли небольшие крылья, примерно в половину их реального размера.
Она была в своём синем плаще, под которым на теле виднелась блестящая кольчуга. Кроме этого под плащом будто бы ничего не было.
Она опустилась перед ним на колени и принялась неистово проговаривать молитву мессии.
— Ты хочешь этого.
Люциус посмотрел на небо, на один из глаз. — Зачем ты это показываешь.
— Чтобы ты знал, что теряешь.
— Боишься, что я всё-таки доберусь до тебя?
Голос демона стал рокочущим и издевательским.
— Не-ет. Бояться надо тебе. Твоё жалкое тело окажется в моём распоряжении. Или же в её распоряжении. Так или иначе без меня ты будешь рабом.
Не закончив молитвы, Холька упала ему в ноги и распластавшись, обхватила руками его ботинок и принялась страстно целовать его.
Люциуса передёрнуло. Эта сцена казалась ему неестественной, неправильной. И в тот же миг её положение вызвало у него ощущение, близкое к экстазу. И эти два ощущения — отвращение и наслаждение пронзили его одновременно, едва он увидел Хольку в столь униженной позе.
— Зачем тебе такое ничтожество?
— Это не она. Это ты мне показываешь её.
— Я показываю лишь то, что вижу. Ты сам знаешь, что она такая. Оставшись с ней либо ты станешь её игрушкой, либо она — твоей.
— Она и так — моя.
После этой фразы её голова резко задралась вверх. От её горла вверх пошла длинная красная цепь, уходящая в самое небо. Она начала тянуться цепь наверх, заставив женщину схватить за неё руками и встать на ноги. Затем ноги немного оторвались и она на несколько секунд повисла на ней, беспомощно болтая ногами.