— Я слышала, что для девушек вроде тебя есть специальные дома. — Она улыбалась при мысли, что может быть полезна. — Я поищу, если хочешь.
— Спасибо. — Мне не было до этого дела. Я уже умерла и стала совсем пустой внутри. Какая разница, куда денется моя оболочка.
Как-то миссис Хатч постучала в дверь и сказала, что меня спрашивает Мария Кашоли.
— Заявляет, что она твоя тетка. А ты вроде говорила, что у тебя нет семьи? — злобно и подозрительно спросила она.
Я разглядывала пятно на стене.
— Она врет. Я ее не знаю.
— Если это какая-то игра, мне она не нравится. — Миссис Хатч поскребла в голове, и я представила, как хлопья перхоти падают на пол. — Если у тебя есть семья, зачем я тебя кормлю? Она что, мать того парня, который тебе ребенка сделал?
— Нет. Я ее не знаю. Клянусь!
— Ну, будь я на твоем месте, пошла бы к тетке, пусть она и не тетка на самом деле. Она вроде как помочь тебе хочет.
Я не ответила. Миссис Хатч подождала минуту, раздраженно вздохнула и захлопнула дверь. Я услышала, как она спускается по лестнице. Мысли о тетке, которая плачет в кухне миссис Хатч, о запахе лука и дрожжей, исходящем от нее, о ее мягкой груди поселили во мне далекую тоску, похожую на сон, который невозможно вспомнить с утра. Я бы ни за что не вернулась к тетке. Если она узнает, что я беременна, это еще больше опозорит маму. И тетка уж точно не хотела бы, чтобы я принесла в ее семью новорожденного ублюдка.
При маминой жизни я вела себя с ней неправильно. Но будь я проклята, если не сделаю для нее все возможное после ее смерти.
Вечером на моем подносе рядом с тарелкой турнепса, тыквы и ветчины оказалась записка.
— Я ее не читала, — сказала миссис Хатч, ставя поднос на пол и включая свет. — И съешь все до крошки.
Повернувшись на бок, я потыкала турнепс грязным пальцем. Я уже две недели не мылась. Мне хотелось только спать. Провалиться в темноту мне ничего не стоило, а вот выбираться из нее было мучительно. Открывая глаза, я чувствовала тебя так, будто выныривала из грязи.
Я поела руками скользкий от масла турнепс. На краю записки остались жирные пятна. Почерк был очень мелкий, и я только с третьего раза разобрала, что тетка Мария потеряла обеих дочерей и очень жалела о том, что произошло между нами. Она писала, что, когда они не вернулись домой, она отправилась их искать.
«Когда я дошла до фабрики, полиция раскладывала трупы на тротуаре, считала их и тащила в фургоны. Я узнала Грацию по бабкиному кольцу. Волосы были все в крови, а от лица ничего не осталось. Как она, наверное, расстроилась бы из-за волос. Странно, правда? Ты удивишься, но я не плакала. Я будто замерзла изнутри. Когда полицейский положил ее в гроб, я вцепилась в его рукав и сказала, что должна найти сестру своей дочери, что они должны остаться вместе. Я объяснила, что они всегда были неразлучны. Он был добрый. Взял меня за руку и повел вдоль ряда трупов. Мы ее нашли. У Альберты тоже не было лица. А ее бедные ножки сломались так, что ее трудно было положить ровно. Я узнала ее по чулкам, которые связала ей на Рождество.