Нас везли прочь от Дома милосердия. Всего пол-мили — и мы окажемся у моего дома. Я подавила желание вскочить, прижаться лицом к щели и кричать в надежде, что услышат родители. Что если мама в это самое мгновение сидит на корточках во дворе и возится со своими лилиями, а папа стоит в дверях и смотрит в небо. Что если Луэлла вернулась домой и как раз собирается на занятие или задумала какую-нибудь веселую весеннюю проказу без меня.
Мы тащились вперед. Фургон трясся и дрожал, воздух стал густым и спертым. Внутрь проникали выхлопные газы и запах горячей смолы. Звуки города — гудки, рев двигателей, стук подков, звон трамваев — отлетали от металлических стен фургона, как теннисные мячики, все заглушали низкое гудение двигателя и шуршание шин по гравию.
Время шло. Мы молчали. Потом фургон наконец остановился, и двери распахнулись.
— Выходите! — воскликнул полицейский так бодро, будто мы приехали на приморский курорт.
Я прищурилась, привыкая к свету, потом смогла рассмотреть грязную дорогу и широкое, поросшее травой поле. Сладко пахло жимолостью. Второй фургон остановился рядом, подняв тучу пыли. Девушки кое-как выбрались наружу, Мэйбл вышла последней. Полицейский старался держаться рядом с ней. Пыль лежала на плечах его темно-синей куртки. Вместе со своим коллегой он повел нас к дверям фермерского дома из беленого камня. Я улыбнулась: сестра Гертруда все же отправила меня на ферму! Что по сравнению с этим значили несколько дней в яме? Я победила!
За домом раскинулся луг, поросший пурпурными цветами. Дрожь пробежала по всему телу, когда я поняла, что нас отделяет от остального мира только ряд тощих деревьев, кора которых отставала от стволов, как сухая кожа.
В дверях дома нас встретила крепкая женщина с исчерченным морщинами лицом. Она кивнула полицейским и провела нас через низкий коридор в маленькую пустую комнату с выцветшими розовыми обоями и широкими половицами. Мы стояли там, сбившись в кучу, как скот. Женщина встала в дверях. Ее бурая юбка оседала вокруг ног, напоминая кучу грязи, из которой росло тело.
— Комнату видите? — спросила она, скользя по нам взглядом. — А мебель тут видите? — Ей никто не ответил, и она приложила ладонь к уху и крикнула: — Эй, я вас не слышу! — Раздалось нестройное «нет», и она улыбнулась. — Вот и хорошо. Вы не такие глупые, как вас описали сестры.
Девушки, сложив руки на груди, переминались с ноги на ногу. Этого намека на улыбку хватило бы, чтобы воспламенить самую холодную кровь.
— Мебели тут нет, потому что сидеть вы будете только за едой. Тут вам не каникулы. Поверьте, Вальхалла — не то, что вы себе воображали. Вам будут давать задания. Если работы окажется слишком много — значит, работайте усерднее. Купание — по субботам. В воскресенье стойте на коленях и молитесь. Меня называть мисс Юской. Если вы считаете, что вам пришлось тяжело, — ну так мне было тяжелее. Жалоб не принимаю и накажу любую, кто осмелится хоть чуточку ослушаться. Морщины у меня на лице не от добродушия, и до вашего спасения мне дела нет. Как по мне, вы все попадете в ад, вот и все. Если эти леса соблазняют вас на побег, подумайте как следует. Одна попыталась — и ее съели койоты. Леса ими так и кишат. Есть медведи, дикие кошки. Вы не успеете пройти и половины мили, как они сорвут плоть с ваших костей. А до ближайшего жилья миль двадцать. В глуши нет нужды в стенах, так я сестрам и сказала. Если рискнете, то просто быстрее отправитесь в геенну огненную.