Смерть оказалась не такой, как я ждала. Она не изуродовала Эффи, не оставила ее пустой и серой. Она угнездилась у нее в груди и окрасила щеки нежным румянцем. Я смотрела на нее, пока не взошло солнце. Луэлла проснулась, и я позвала Эмори, который прибежал босой и в ночной рубашке. Впервые в жизни я видела, как он плачет.
Луэлла плакала страшно, цеплялась за сестру, отказывалась ее отпускать. В конце концов отец взял ее на руки и сел в кресло, держа, словно маленького ребенка. Она спрятала лицо у него не груди. Свободную руку Эмори протянул мне. Я подошла, и он обнял мои ноги, притягивая меня к себе. Одно последнее мгновение мы были семьей. Одна дочь плакала на груди отца, а вторая покинула нас, благословив своей жизнью.
После возвращения Эффи я вернулась в этот дом. Пока она была жива, я спала в гостевой комнате, устроив там все по своему вкусу, и приходила и уходила, когда вздумается. Я собиралась снова уехать после ее смерти, но война помешала Луэлле вернуться в Англию. Я не хотела бросать ее и осталась.
Только через пять лет мы с Луэллой смогли уехать из страны. Луэлла вернулась в Англию и вышла замуж за английского американца, который позволял ей носить короткие платья и закатывать дикие вечеринки. Мир изменился, и этот новый мир ей подходил. Я вернулась в Париж, где меня часто навещал Жорж. Мать в старости на радостях от того, что дочь снова с ней, стала вполне терпимой.
Эмори так и не уехал с Болтон-роуд. Все годы, что мы с Луэллой жили с ним, его привычки не менялись. Какое-то время он горевал по Эффи, а потом снова начал играть. Когда в его волосах появилась благородная седина, женщин вокруг него стало еще больше. Но мне от этого почти не было больно. Боль я испытывала только из-за смерти дочери и чувства вины за то, что я потеряла последний год ее жизни.
Я никому не рассказывала о девушке, которую отвела к цыганам. Инес тоже. Она заявила полиции, что человек, принесший Эффи в ее дом, отказался назвать свое имя и что с ним не было никаких других девушек. «Бедняга доктор, — соблазнительно улыбаясь, говорила она юному наивному полицейскому, — он уже упустил однажды ту девицу и теперь видит ее везде». Прислуга подтвердила ее показания, я тоже, и полиция закрыла дело. Я сняла деньги со счета, открытого для меня Жоржем, и лично отдала их той девушке. Она сказала, что ее зовут Мэйбл.
Только после смерти Эффи, прочитав ее историю, я узнала, что на самом деле звали девушку Сигне.
Долгие годы я пыталась опубликовать историю Сигне. Но никто ею не заинтересовался. Никто не хотел слушать о том, как борются за свою жизнь девушки в Нью-Йорке. Правду о Сигне этот мир мог бы и не выдержать. Он страдал от ран, нанесенных войной, и хотел чего-нибудь роскошного и прекрасного. Эту историю стали читать только в 1939 году, спустя двадцать три года.